— Это сделал я. Все кончено, Орделл. Теперь я знаю обо всем и, значит, тоже становлюсь в своем роде соучастником. Я не могу рисковать. И уж конечно, не потерплю, чтобы риску подвергался мой сын.

— Черт возьми, приятель, так что же я, по-твоему, должен делать? Просто пойти и сказать: «Эй, парни, на этой неделе дури для вас не будет, и когда у вас начнется ломка, скажите за это спасибо папаше Нила»? И как же мне тогда делать мой бизнес? Как мне прикажешь поступить? Нет, мать твою! Если я говорю «отвали», значит, отвали к гребаной матери, не то будет хуже. Я все сказал и повторять не буду.

Папаша Нила стоял и целую минуту сверлил его глазами. Какой-то педрила, маленький белый шибздик, но глаза у него как у привидения, словно он говорит ими: «Смотри у меня, мудила, я не позволю какому-то ниггеру так обращаться со мной».

— Орделл, если я услышу, что вы пытаетесь использовать моего сына в ваших грязных делишках, я возьму Нила и лучшего адвоката, какого мне только удастся найти, и пойду прямиком в прокуратуру.

Хардкор рассмеялся и подошел совсем близко к Эдгару, не сводя взгляда с его лица.

— И ты собираешься рассказать окружному прокурору, в какую бочку с дерьмом окунулся Нил? Сильно сомневаюсь в этом, мудила ты хренов. Ты сдашь этим живоглотам родного сына? Не думаю. Да это все равно как если бы он сознался в убийстве. Ты хоть представляешь себе, какое количество наркоты он туда пронес? Оно измеряется фунтами. Он пойдет как организатор, разве это тебе не ясно? Он — наркодилер, и если что, ему припаяют пожизненное. Вот так, дружище.

Пока Хардкор говорил, папаша Нила покачивал головой.

— Все будет по-другому, Орделл, если он даст показания. Если он поможет им упрятать вас за решетку.

Хардкор чуть было не заехал Эдгару в челюсть. Ему страх как хотелось дать выход злости и забить этого ублюдка до смерти. Однако он сдержался. Не сейчас. Всему свое время. Сначала нужно подумать.

— Нет, — сказал Хардкор, — тут ты прав, черт тебя раздери. Он мигом закроет меня на пожизненное, без права на условно-досрочное. Если адвокат очень постарается, мне дадут только пятнадцать лет, опять же без права на условно-досрочное освобождение. Это все по минимуму. Можно пришить кого-нибудь и получить меньше. Ведь это вы там, наверху, выдумали все это дерьмо, верно? Вот такие ваши законы, приятель.

— Орделл, ради Бога, но ведь вам-то известно, кто я! Если я сниму трубку этого телефона, то на другом конце провода окажется сам окружной прокурор, не ниже. Неужели вы думаете, что я не могу все уладить? Вы знаете это, Орделл, и я знаю. Поэтому давайте не будем обманывать себя на этот счет. Потому что мы оба достаточно умны.

Вот так. Это уже было слишком. Хардкор приказал Баг проводить Эдгара. Устремив на Эдгара свой палец, он сказал ему на прощание:

— Проваливай отсюда, ублюдок, и запомни: если ты появишься здесь еще раз, у тебя в голове будет отверстие для вентиляции твоих гребаных мозгов. Я не привык бросать слова на ветер.

Только подумать, этот педрила заявился сюда, в его дом, и осмелился угрожать ему. Он ответит за базар. Лучше бы ему сразу заказать себе гроб. Гребаный хозяин гребаного мира!

Хардкор приказал Баг связаться с Нилом, который в это время должен был находиться у себя на службе. Пришлось ждать целых три дня, но все же он приехал. Хардкор знал, что он приедет. Не успел Нил выйти из машины, как Хардкор набросился на него с руганью. Он устроил разборку прямо там, на улице.

— Ты что натворил, мать твою? — заорал он.

И Нил, этот тупой ублюдок с немытыми и нечесаными волосами вроде гребаного хиппи, начал мяться и лепетать что-то невнятное.

— Хардкор, — сказал он, — я рассказал ему.