— Вы обязательно сами назовете внуков теми именами, которые посчитаете лучшими.

И не так важно, кто станет их матерью. Возможно, она. Возможно, кто‑то другой. Главное, чтоб эта дача, те качели, плед на плечах у Марины и его объятья, теплая улыбка и суровый окрик Ланселота не прекращались слишком быстро.

— Посмотрим, — новая подсечка, и удочка выгнулась, под весом пойманной рыбины. Снежана с затаенным дыханием следила за тем, как Леонид вытягивает на поверхность свой улов.

— Знаешь, за что он тебе больше всего благодарен? — сняв скользкую рыбу с крючка, Лёня снова бросил взгляд на девушку. Та мотнула головой. — За Катю. Когда у вас все будет хорошо, когда появятся свои дети, когда будет очень много забот и волнений, не забудьте о ней. Пообещай мне это и я буду спокоен.

— Обещаю.

— Спасибо, — мужчина кивнул, а потом снова сел на табурет, сосредотачивая внимание на воде. Больше они не говорили. Он сказал все, что хотел, а Снежана услышала даже больше, чем планировала. Поняла, что ему сейчас нельзя уходить. Слишком много жизней зависят от него. Слишком много людей не мыслят себя без него. А потому он не уйдет. Не сможет.

На дачу они вернулись с богатым уловом. А встретили их два укоризненно — взволнованных взгляда. Марина тут же отобрала у мужа ведерко с рыбой, а Марк стиснул в объятьях Снежу.

— Почему не сказала, что пойдешь к отцу? И телефон не взяла? — он не злился, просто волновался. Наверняка успел придумать себе кучу ужасов.

— Прости, не подумала.

— Не ругай ее, Марк, — на ее защиту неожиданно стал Леонид. — Она обеспечила нам сытный обед, лучше б спасибо сказал.

Самойлов старший улыбнулся, а младший прижал к себе Снежу еще больше, а потом…

— Спасибо…

Господи, сколько еще раз она услышит от него спасибо за то, за что должна бы благодарить сама? За то, что он такой есть у нее?

Глава 24

Домой они вернулись поздно вечером в воскресенье. Уставшие, измученные, искусанные комарами и сытые настолько, что о еде думать не смогли бы еще как минимум неделю.

Больше всех устала Катя. Всю дорогу домой молчала, кривилась, жаловалась на боль в голове, на то, что машину качает слишком сильно, просила включить печку. В июне.

— Иди‑ка ты ляг, Котенок, — пощупать лоб на предмет температуры, Марк додумался далеко не сразу, только после того, как они переступили порог квартиры.

Противиться Катя не стала, слишком плохо себя чувствовала. Еле плетясь, направилась в комнату, повалилась поверх покрывала прямо так, как была, в одежде, свернулась калачиком, обнимая живот.

— Черт, — настроение Марка резко упало. Бросив сумки в прихожей, он занялся поисками всех имеющихся в доме лекарств. Их оказалось не так‑то много.

— Что болит, Катя? — уже через пять минут, он сидел на полу у кровати дочери, убирая со лба мокрые от пота волосы, перебирая найденные упаковки, в поисках хоть чего‑то жаропонижающего или какого‑то сорбента.

— Живот… и тошнит, — проводить сейчас воспитательную беседу на тему того, что руки нужно было мыть чаще и не хватать все подряд, Марк не собирался. Какой смысл, если в данным момент ребенок откровенно страдает?

Отбросив кипу ненужных лекарств, он поднялся, подошел к застывшей в дверном проеме Снеже.

— Температура высокая, можно сбивать, но нечем. Даже угля нет. Я пойду в ночную аптеку, а ты побудешь с ней, хорошо? — он спрашивал так, будто она смогла бы отказать.

— Иди, — Снежана уверено кивнула, провела по волосам Марка, а потом направилась к кровати, собираясь заменить мужчину на ответственном посту.