— Все хорошо, малышка. Не бойся. Завтра проснется и даже не вспомнит.

— Спасибо, — Саша закрыла глаза, чувствуя, как на ресницы наворачиваются слезы. Слезы облегчения и…

— Сашка, — Яр прижался еще ближе, не видел, но явно почувствовал, что девушка затаила дыхание, и сглотнула ком.

— Я просто вспомнила, — смахнув покатившуюся по щеке слезу, Саша попыталась улыбнуться. — Один момент вспомнила.

— Какой? — Яр знал, что сейчас ее лучше отвлечь. Отвлечь от грустных мыслей, потом напоить‑таки чаем, усыпить, а завтра все будет уже хорошо.

— Из детства, — на секунду рука Саши застыла, а потом снова начала водить по коже дочки, теперь уже в другую сторону. — Знаешь, я ведь когда‑то сильно отравилась. Года в три. Запомнила, наверное, именно потому, что тогда было очень плохо. Помню, как лежала на кровати, смотрела в потолок, а он крутился. Тогда было непонятно, даже немного смешно. Как на аттракционах. А вот маме… — голос Саши сорвался. Сорвался как всегда, при упоминании детства, родителей, прошлого. — А маме вряд ли было смешно. Я температурила, меня тошнило. Ее лицо тоже помню. Взволнованное, испуганное, а еще…

— Не надо, Саш, — Ярослав знал, как сложно ей даются такие воспоминания. Каждое резало ножом. Что бы он ни говорил, как бы ни убеждал в том, что она не виновата в ошибках родителей, принимать этого девушка не хотела. Или не могла.

— А еще она звонила тогда отцу. Телефон стоял у изголовья кровати в их спальне, я помню, как она звонила при мне, как просила приехать… Она тоже плакала, Ярослав. Не знала, что ей делать, как мне помочь, надеялась, что он сможет. Хотя бы просто своим присутствием поможет. А он… — чтобы продолжить, Саше пришлось сделать несколько глубоких вдохов, смахнуть со щеки очередную порцию слез. — Он не приехал. Он вообще не приехал в ту ночь, Ярослав.

— Не думай об этом. Это уже не важно. Все не важно. С Лизой все хорошо. Я люблю тебя. Никогда не дам в обиду ни ее, ни тебя.

— Не дашь, — вытащив руку из‑под его ладони, Саша повернулась лицом к мужу, заглядывая в его такое серьезное и такое встревоженное лицо. — Мне кажется, я всегда буду сравнивать вас, Ярослав. Всегда…

Он скривился. Зря. Никогда не дослушивает до конца, всегда делает слишком поспешные выводы.

— С самого начала сравнивала. Ты казался мне очень похожим на папу. Такой уверенный, даже самоуверенный. Часто, не способный слушать и прислушиваться, знающий — что если все будет так, как ты считаешь нужным — это «все» получится. А вот если нет… Ты ведь иногда даже мысли не допускаешь, что может быть по — другому? Он точно не допускал. Пер напролом, по головам, по жизням, по людям… Мог забрать любимого ребенка у матери, мог не приехать к этому ребенку, когда ему было плохо, жутко, страшно. Я всегда буду сравнивать вас…

В голубых глазах сейчас творилось что‑то невообразимое. Он смотрел пристально, очень внимательно, слушал, даже не дыша, и думал не о том… Совсем — совсем не о том.

— Но только для того, чтобы снова и снова осознавать, насколько вы разные.

— Сашка, — Ярослав прижался губами ко лбу жены, не в состоянии толком описать, что сейчас чувствует. Для него — это больше, чем признаться в любви. Любить она умеет и вопреки. Вопреки любила отца, и его тоже любила вопреки, а вот сейчас впервые словами выразила то, что он так хотел чувствовать: за что. За что она любит его. Чем он это заслужил.

— Ты не такой, как он, Ярослав. Я сказала это тогда просто потому, что хотела тебя остановить.