Суп булькал под крышкой, в печи томились горячие блинчики, а Алиса читала рецепты. В книге было написано буквально обо всех болезнях: от угрей на лице до печёночных колик. А уж описание всяко-разных настоек и напаров вызвало у неё стойкое желание попробовать прямо сейчас. У бабы Гали были травки, куда в деревне без них, к врачу или ветеринару бегать каждый день не получится. Вон, стоят на полке рядочком баночки и горшочки, на каждой наклейка, где аккуратным почерком бывшей учительницы выведено название. Укроп, тысячелистник, вездесущий зверобой, ромашка… А что в этой склянке? Отложив книгу, Алиса открыла крышку и понюхала. Пахнет летом… Лугом пахнет и скошенным сеном, когда оно только начинает сушиться. И название такое летнее — шалфей! Сразу вспомнились фиолетовые пузатенькие цветочки, собранные в узкие колоски… Алиса даже глаза закрыла, наслаждаясь запахом и возникшим в памяти видением. А когда очнулась, увидела, как мелко нарезанная травка весело пляшет в булькающем супе.

О, вот теперь баба Галя точно её прибьёт! Мама дорогая, надо как-то повылавливать всю эту мелочь! Ложкой? Или сразу поварёшкой? Ой-ой-ой! Катастрофа!

Травка вылавливаться не собиралась. Ловко уворачивалась от ложки-поварёшки и продолжала насмехаться из супа. Тяжко вздохнув, Алиса закрутила крышку на баночке и поставила её на полку. Может, бабушка и не заметит? Уже старенькая, глаза плохо видят… А если и заметит, Алиса откажется от всего. Не она, не видела, не знает! Да, так и надо. И стоять до последнего. Свидетелей нет. Мало ли, может, баба Галя сама всыпала травку вместо соли!

За исключением этого происшествия, день прошёл спокойно. Вернувшись от Красавы, баба Галя присела за стол, утираясь чистым краем передника, и облегчённо выдохнула:

— Всё, разродилась. Восемь щеночков, как раз семеро уже пристроены, одного, может, себе оставлю! Пешков стареет, надо бы замену ему.

— Баб Галь, оставь самого первенького, — попросила Алиса. — Он же, вроде, мальчик…

— Парень, да. Но первенца уже Надька из Орешников берёт. Ей нужен самый крепкий.

Алиса вздохнула. Уедет её крестник в Орешники, к какой-то Надьке охранять подворье… Ну, и пусть будет здоров, сыт и обласкан!

Баба Галя принюхалась и заявила:

— Пахнет что-то странно суп. Солила? Перчила?

— Ничего не трогала! — быстро отозвалась Алиса. — Как ты поставила варить, так и не трогала. Только крышкой накрыла, ты же говорила.

— Ну ладно. Пойду умоюсь, и сядем ужинать.

После ужина — суп и правда оказался странноватым, но очень вкусным, даже бабушка задумалась, что же туда такого положила, — они ещё посидели вдвоём перед стареньким телевизором, который ловил всего три канала. Баба Галя обожала какой-то глупый сериал, что показывали по НТВ, и старалась не пропускать ни одной серии. Потом убрались в кухне, поставили у печки ужасное старое ведро с крышкой, чтобы не бегать по морозу на улицу, и пошли устраиваться на ночь.

Баба Галя спала на кровати у печного бока. Кровать была старая, высокая, с железной сеткой, а на ней покоились два матраса — один твёрдый, нормальный, а сверху пуховая перина. Пух был свой, от двенадцати шумных вредных гусей, которые зимовали в сарайчике и несли большие вкусные яйца. Стопка подушек горкой венчала вышитое покрывало, а на подушки баба Галя всегда стелила утром одну из таких же вышитых в красные маки и голубые незабудки салфеток. По вечерам всё это сооружение неторопливо разбиралось, и бабушка карабкалась на перину, охая и ахая.