– А как быть с моим другом? – спросил Джориан.

– Ты идти, он оставаться. Он нам не помогать. Мы его убить.

– Либо отпусти нас обоих, либо никого.

Зор злобно уставился на Джориана.

– Зачем ты это говорить?

– Он мой друг. Будь он твоим другом, ты бы так же поступил, разве нет?

Зор поскреб в затылке.

– Ты говорить правильно. Ладно, он тоже идти.

* * *

На другой день разразилась гроза. Джориан с Карадуром, оставив позади берега Шриндолы, с трудом пробирались джунглями на северо‑восток; по бокам трусцой бежали обезьянцы из отряда сопровождения: они показывали дорогу и добывали еду.

– Сынок, – сказал Карадур, – если я когда‑либо и осуждал тебя, то сейчас смиренно молю о прощении.

– Что? – сквозь завывание ветра и громовые раскаты прокричал Джориан. Карадур повторил.

– Доктор, ты чего? – спросил Джориан.

– Ты был готов пожертвовать собой, стерпеть такую ужасную боль, ты был на волосок от гибели, а меня не бросил, хотя имел прекрасную возможность сбежать. Я перед тобой преклоняюсь.

– Ой, ну что за чушь! Я ж ненароком брякнул. Кабы успел мозгами пораскинуть, наверняка б духу не хватило. По правде сказать, я как нож этот обдирочный увидел, до того напугался... ну, ладно, ладно, не буду больше про свои страхи вслух рассказывать.

– Наш новый бог у тебя?

– В ранце, хотя будет ли нам прок от милейшего Тваши, еще бабка надвое сказала. По‑моему, нам пора основать новую религию: культ бога нелепостей. Ежели миром и правит какая‑то сила, так это сила нелепицы. Сам посуди: ты произносишь заклинание, чтоб отвести врагам глаза, а оно действует шиворот‑навыворот и прямиком ведет их к нам.

– Заклинание тут ни при чем. У нас не было нужных ингредиентов.

– Потом я натыкаюсь на статуэтку Тваши. Бог спасает нас от мальванцев – только затем, чтобы отдать в лапы обезьянцев, которых он, видите ли, не заметил, потому как слишком увлекся пересказом длиннющей нудной байки о каком‑то древнем царе. А когда он их все ж таки узрел, то не мог вмешаться из страха перед более могущественным Марагонгом.

Потом нам удается спастись от мучительной смерти, потому как поблизости случайно объявляется Зор, да мало того что объявляется, он еще меня узнает, хоть я б его ни в жисть не узнал; по мне все дикари на одно лицо. Зор‑то думает, я его нарочно из клетки у Ритосова дома выпустил. А правду сказать, это была чистая случайность, я влип по собственной глупости, и ежели б не красотка, Ритос бы как пить дать меня прикончил.

Так и это еще не все. Сложи о нас балладу какой‑нибудь стихоплет, не миновать бы нам с Ванорой стать неразлучными любовниками. А на самом деле что выходит? Едва закрутив любовь, она обнаруживает, что на дух меня не переносит, и уходит к этому придурку Босо, которому бы самое место среди наших охранников‑обезьянцев. После этого попробуй мне сказать, что в мире есть хоть капля смысла!

– Я убежден, что, окажись наш слабый человеческий разум в состоянии постичь этот мир, в нем бы обнаружилась бездна смысла.

– Ха! Как бы там ни было, но ежели на обед опять подадут коренья и плесневые грибы с подливкой из протертых клопов, я попрошу наших новоявленных друзей отвести меня обратно в Кулбагарх и принести в жертву. Уж лучше помереть, чем так поститься!

Глава 8

Ковыльное море

Наступил месяц Барана, и в швенских степях задули холодные ветры. К северу до самого горизонта, не оживленного ни деревом, ни домом, ни горным хребтом, тянулась пологая холмистая равнина. Весенняя поросль еще не взошла, поэтому высокая жухлая трава имела грязновато‑желтый оттенок.