Филипп остановился посреди сквера и заплакал. Он плакал, как маленький мальчик, который потерялся в большой городской толпе, а мама никак не может его найти. Он хотел к маме. И к папе. Он хотел впервые за десять последних лет своей жизни спрятать лицо у них на груди, выплакаться и спросить совета. Но они были далеко. А Селин — рядом…

13

Она не спала. Она ждала его и беспокоилась. Филипп устало опустился на диван и без околичностей сообщил, что завтра они уезжают. Можно путешествовать, можно просто пожить в любом понравившемся месте. Селин никак не отреагировала на его заявление, она была чем-то озабочена. Привычно он попытался заняться с ней любовью, но в этот раз ни у кого ничего не получилось и процесс вызвал только раздражение и досаду. Перед глазами Филиппа стояла Джессика.

Он не понимал, что происходит. Он что, как этот самый… Филипп даже пощелкал пальцами в воздухе, пытаясь вспомнить очередной персонаж из прабабкиных сказок… он любит только то, чего у него нет? Джессика была ему не нужна, а как только собралась замуж, он сразу ее оценил и начал остро в ней нуждаться? Смешно.

— Чему ты смеешься, Фил?

Селин стояла перед ним, накинув на себя его рубаху. Рядом с его лицом было ее обнаженное тело. Тело, от которого он когда-то сходил с ума, от которого его рассудок закипал и терял всякие понятия о реальности. Филипп вспомнил другую рубашку, бледно-салатовую, которая висела у него в спальне в Дорфе, и как он каждую ночь смотрел на нее, представляя в ней Селин с ее острыми плечами и тощими коленками…

А теперь он сидит как дурак и не видит перед своим носом того, что раньше составляло смысл его жизни. Неужели Джессика права? Неужели это действительно было наваждение и больше ничего?

Он встал, нервно прошелся по комнате.

— Что с тобой, Фил? У тебя проблемы?

— Да, Селин, и давно.

— Расскажи мне.

— Я думаю, не стоит.

— А я думаю — стоит. Ты… не из-за меня случайно переживаешь?

Филипп непроизвольно заинтересовался:

— А если из-за тебя, тогда что?

— Ничего. Мне кажется, тебе хочется отдохнуть от меня.

Мгновенно в нем сработал инстинкт'. Подбежав к ней и сжав ее в объятиях, он зашептал:

— Нет-нет! Что ты, глупая! Я же пропаду, я же завяну без тебя. Нет, не вздумай снова уходить.

— Я не собиралась пока.

— Пока?

— Ну… все мы живые люди.

— То есть ты когда-нибудь уйдешь, как там, в Дорфе?

— Конечно, уйду. Почему нет? А если я кого-нибудь полюблю…

— Полюбишь? — Его изумлению не было предела. — Прости, но а как же я?

— Но я же не давала обет верности тебе на всю жизнь. Это нормально, Фил, любить сначала одного, потом другого. Мне ведь только восемнадцать.

— Но я так больше не могу! Мне хочется нормальной жизни.

— А я тебе ее не даю.

— Не даешь. С тобой я живу как на пороховой бочке.

— Я предупреждала, что со мной не соскучишься.

— Но я не знал, что будет настолько весело! Когда я иду домой из офиса, я не знаю, застану ли тебя. А если не застану, то я не знаю, когда ты придешь: глубокой ночью или глубоким утром! И так каждый день!

— При всем моем уважении, Фил, но сегодня именно ты пришел глубоким утром!

— А ты приходила по утрам каждый день!

— И ты устраивал мне допросы с пристрастием, а я, между прочим, не спрашиваю, где ты был!

— Ну и спроси! У меня нет секретов!

— Хорошо! Где ты был, Филипп?

Он вдруг очнулся. Какой идиот! Сейчас он не сможет солгать. Как ей сказать, что он был с другой женщиной? Перед глазами всплыло лицо Джессики, и странное, но очень сильное и приятное чувство затопило его сердце до самых краев.