– Послушайте! – вскричала Салли Рейн так неожиданно, что все подскочили. – Послушайте! Это уже слишком!

Она указала в центр стола, рядом с вазой с маками. Я впервые увидел большой торт, покрытый белой глазурью и украшенный по краям нелепым рядом незабудок. Какой-то мастер вывел на торте шоколадной глазурью виселицу. Это, как сказала Салли, было слишком! Я только сейчас осознал, как душно в комнате. Ворот мне показался тесным, а запах сандалового дерева одурманивал. Я перевел взгляд со сдержанной улыбки фон Арнхайма на стол, а дальше на свободное кресло с высокой спинкой, обитое тисненой испанской кожей, где должен был сидеть Жером Д'Онэ…

Изабель Д'Онэ засмеялась, оперлась о стол белыми изящными локотками и с притворной застенчивостью посмотрела через стол.

– Разве ты не понимаешь, дорогой? – улыбнулась она. – Это я им нужна. Я виновна. Да, правда! Я убила Жерома. Вот почему его здесь нет…

Ее слова разрядили напряжение. То ли коктейль ударил ей в голову, то ли она нарочно решила развеселить нас, не знаю. Во всяком случае, все засмеялись и тотчас принялись болтать. Левассер, сверкнув белыми зубами, с поднятой рукой поклялся, что он совершил все убийства и совсем недавно сбросил Жерома Д'Онэ с зубчатой стены, потому что у него на то была веская причина. Герцогиня сказала, что всегда это подозревала, и обратилась ко мне за подтверждением. Кресло Д'Онэ оставалось пустым и наводило на мысли. Все сочли это лишь удачной шуткой. Великие финансовые властелины не умирают, как и архангелы…

Лязг посуды становился все громче. Подали рыбу, палтус по-дижонски, с отличным сотерном. Салли Рейн, в веселеньком зеленом платье, с оживленными глазами, развлекала меня выдумками об особенностях любви с осьминогом. До меня доносились лишь обрывки разговоров: «…я имею в виду, Левассер, черт возьми, что люблю мелодичные песни! Например, «Мэри из Арджайла»…», «…и прекрасный голубой Дунай», «…Изабель, отправимся по прекрасному голубому Дунаю…», «…может быть, вы помолчите, Маршалл?», «…ах, но, мадемуазель Элисон, вам бы не понравилось, если бы все время играли одну ноту! Вы бы сошли с ума. Так зачем же играть две или три ноты снова и снова?»

Вдруг, внезапно, произошел взрыв. Кто-то постучал по стеклу (по-моему, Галливан), и во время неожиданной паузы заговорила Салли Рейн.

– Есть! – вскричала она, щелкнув пальцами. – Слушайте, все! Я только что пришла к… решению. Все дело в пятерке!

– Хваленая женская интуиция! – воскликнул Левассер…

– Нет, правда! Мы обвиняли друг друга, но виноват всегда тот, кого подозреваешь меньше всех! Это барон фон Арнхайм! Он устроил этот обед для того, чтобы за десертом встать и признаться…

Начался гвалт. Все пребывали в шоке, словно от какого-то святотатства. В этой кутерьме я перевел взгляд с пустого кресла на фон Арнхайма. Он сидел подперев рукой подбородок и слегка прищурившись.

– Кроме того, – продолжала Салли, – где этот забавный мистер Д'Онэ? В последний раз я видела его с бароном фон Арнхаймом! Вот!

Очевидно, она хотела пошутить, но смех внезапно прекратился. Все, пусть и изрядно разогретые вином, заметили, что разговор о нем слишком затянулся. Громкий, пронзительный голос Салли еще звучал в наших ушах, когда я поймал ее за руку и выпалил: «Тише!» Но вышло только хуже. Пустое кресло приобрело необъятные размеры. В полной тишине я увидел, как Изабель Д'Онэ неотрывно смотрит на Салли. И тут голос подвыпившего Данстена напомнил звук камня, падающего в пруд. Он резко подался вперед через стол и показал пальцем на бритую голову фон Арнхайма.