Баба с воза — кобыле легче! А то ностальгия скушает и не подавится. Она жуткая сволочь, — доброжелательно посоветовал он без всяких обиняков. — А бабья на твою долю еще найдется… На крайняк я подсоблю. Я ведь жутко привязан к несмышленышам, глупышкам. Полуфабрикатикам. Эти дурашки подкупают своей неприспособленностью к испытаниям, которые потом выпадут на их долю. Каюсь, роднулька, грешен: по жизни обожаю нежных, хрупких, податливых… Которые требуют забот… Наивных, несформировавшихся, с большими глазенками… Люблю лепить, создавать, творить.
Кто бы сомневался…
— Не дает покоя слава Пигмалиона? Совершенно напрасно. По-моему, ты уже создал свой идеал. Во всяком случае, раньше без конца о нем пел, — резко бросил Каховский, слегка передернувшись от дроновских откровений.
— Увы, Пигмалион плохо кончил. Это не но мне, — дипломатично не заметив его вспышки, сообщил, ухмыльнувшись, Дронов. — Он слишком мало знал и не умел любить по-настоящему.
— А ты, стало быть, умеешь? Ишь ты! Кто бы мог подумать… Всегда в ответе за тех, кого приручил… — пробормотал Михаил и снова отхлебнул из бутылки. — Будь добр, заткнись наконец со своей любовью, надоел. Желательно совсем и навсегда! Накурился, что ли?
Митенька вопрос проигнорировал.
— Ладно, жди… Она придет… Я обкашлял с ней все детали. А дальше… — он выразительно помолчал, — дальше разбирайтесь с ней сами. Люди взрослые… Ваши подробности.
— Да, наши… — буркнул Каховский. — Очень наши… Остальное — по барабану… И пусть весь мир подождет!
Неожиданно позвонил Илья:
— Что с тобой, сладкий? Захотел добавить в жизнь необходимого огня, ага? Тебе недостает? Ведь рядом с бабой ты оказываешься в замечательном положении сапера: первая твоя ошибка станет последней.
Михаил как-то нехорошо, опасно молчал. «Я странен, а не странен кто ж?..» В его темном молчании был скрыт очевидный смысл. Мнимая незаявленность четко сформулированных желаний… Получилось лучше, чем он боялся, но хуже, чем хотелось… Довольно окейно… Сумма плюсов по-прежнему превышает сумму минусов. Пусть даже это совсем другая сумма и иные слагаемые. Все равно… You get what you want…
— Ты затеял игру в молчанку? — слегка раздражаясь, спросил Илья. — Поделился бы, о чем так упорно молчишь…
— Говорить от нечего делать — занятие скучное и бесцельное, — процедил сквозь зубы Каховский. — Ты зачем звонишь?
— А по поводу твоих кошелок. Глупы, как куропатки. Хотя тебя они облапошивают запросто, — хмыкнул цыган. Он спокойно, со вкусом и знанием дела, художественно развивал свою красочную теорию дальше, максимально используя средства выразительности. В нем явно проснулся экспериментатор. — У тебя уже не одна имеется. А чего это Наталью так разнесло? Я когда вижу толстух, всегда думаю одно и то же: «Ну, похудеет она килограммов на пятнадцать, будет весить сто пять… А что это изменит? Все равно до девяносто — шестьдесят — девяносто не дотянется. Недостижимый идеал! В постели безвкусная, как вареная капуста без соли. Живот обвис, сиськи до пупа… И целлюлитом разрисованная, ага?» Ты вот другую нашел — а что толку-то? Все то же самое! Ну, правда, в несколько ином варианте. Молодая красивая дрянь. Узкобедрая, с твердыми, как лесные яблочки, грудками. Сучка и стерва. Вечно врет, косит на сторону и мотает тебе нервы. И та же самая тупая бездарность по ночам, от которой к утру жутко тянет повеситься. Грудь здесь ни при чем. Или тебя полено устраивает? А учить их бесполезно, только портить. |