Только бы хватило сил и нервов не взорваться…

Какого рожна ему все это надо?! Как «Плейбой» слепому… Снова острый синий взгляд Митеньки. Началась игра в гляделки… Да что нового здесь можно подсказать? И нечего лезть в советчики! Надоело! Все прекрасно известно и ничего нового: горькую пилюлю подсластили чересчур неумело… Бывает. Сколько можно советовать одно и то же?! Смотри не заиграйся! Не теряй голову, всадник! Лучше молчи! Ты не умеешь тасовать колоду!.. Даже не пробуй!.. Да он и не собирается ничего больше пробовать. Хочется надеяться… Мы все должны взять себя в руки… Или, может, правильней послать драгоценных друзей далеко и надолго?.. Именно сейчас, пока еще ничего не началось… Пока все это еще — не его проблемы… Очень не его… Устаканится….

Опять ты совершенно запутался, заигрался, великий олигарх, опять сбился с панталыку, всадник без головы. Или с больной головой, что, в сущности, одно и то же. У тебя вечные проблемы с ней…

Ситуация — искусственная, герои — опереточные… Мыльная опера. Разве можно считать естественным и серьезным то, что происходит? Вероятно, ему это лишь снится, мерещится… И происходит вовсе не с ним…

Тревога и отчаяние, тут же распустившие мягкие, страшные лапы, внезапно сдавили, скомкали его и не отпускали в продолжение всего тягостного, мучительного вечера. Каховский больше ничего не видел и не слышал. Его звали, к нему обращались, о чем-то спрашивал Илья, приставал с глупостями пьяный Митенька… Каховский оглох и ослеп. Вероятно, его уже просто не было. Ему казалось, что он прекрасно понимает сейчас всех, кроме самого себя. Действительность казалась призрачной…. Час теней… И сплошные междусобойчики.

Словно щелкнул несуществующий выключатель и скрыл в темноте до поры до времени Дронова, его фарфоровых идеальных девочек, этого проклятого киллера-тезку… Дашка, думал Каховский. Не нажимайте на выключатель!..

Загадка мучила и дразнила своей недоступностью, как чужая жена.

— Не понял… Почему же у вас тогда ничего не вышло? — Каховский снял очки, задумчиво потер переносицу и поднял на Дронова уставшие, удивленные глаза. — Ты ведь знал, как я в этом нуждаюсь… Это однозначно. Объясни, чтобы я уже больше не возникал. Сделай милость…

— Не срослось, — развел руками светлый Митенька. — Хотя мы все так ладно спроворили…

— Это мило! И удивительно своеобразно! — резко перебил его, с трудом сдерживая неистовую вспышку гнева, Каховский. — Но ты ведь обещал!

— Обещать — не значит жениться. А ты умен и догадлив, — льстиво пропел Митенька, раскуривая трубку. — И дойдешь до всего сам, на минуточку…

— Да что ты говоришь?! Кто бы мог подумать! Как интересно! Спасибо за любезность! Но видимо, не настолько, чтобы до конца понять происходящее! — вновь желчно оборвал его нервно покусывающий губы, готовый в любую минуту дико заорать Каховский. На его щеках вспыхнули багровые пятна. — Например, один веселенький пустячок: как же обстоит дело с моими деньгами? Ведь я платил за работу! А она осталась невыполненной! На все сто! Такой забавный незначительный нюансик!.. Укатайка! Или ты не в курсе?

Исступление — конек Каховского. Да пропади оно пропадом с этим проклятым тезкой заодно!

— Ты прав… Как всегда… — прошептал Митенька, опуская очи долу. — Так уж устроена жизнь человеческая: страдает меньше всего тот, кто глупее других. Вообще я пришел к выводу, что глупость — великий, на редкость ценный дар свыше. Потому что настоящий дурак почти ничего не боится, не замечает опасностей, перед которыми пасуют умницы, не терзается нравственными мучениями.