Наташа… Он скривился. Как она могла?! Он как-то не представлял себе Санька именно отцом, а как бы ее любовником, причем в нынешнем его виде. То, что Санек — его отец, заботило его очень мало, а вот как она могла? — терзало и мучило, хотя любовь к ней ушла, может быть, не навсегда, может быть, на время, но сейчас — ничего. Ни-че-го! И это было страшно.

Сандрик бросился в снег и заплакал, как не плакал никогда в жизни. Ему казалось, что все в его жизни прошло. Ушло. И впереди вот такая белая, сереющая уже равнина, без единого огонька надежды.

Санек сидел у Лерки. Теперь его забил колотун — так испортить дело!

Лерка внимательно слушала, а он рассказывал и подливал себе в стопку водку — не мог он сейчас быть трезвым!..

Наконец Лерка распалилась:

— Ну, чего ты полез? Чего не пришел ко мне, если бумажку мою не выучил? А теперь что? По новой? А что делать? Бросать? Ну нет! Придется тебе, Санек, попотеть! Еще не вечер!

Лерка вдруг подобрела и сказала примирительно:

— Ладно, не переживай, у нас знаешь какой туз в рукаве? Мы его и вынем — нате, кушайте, не подавитесь! Ты сядь покрепче на стуле, выпей, а потом уж я скажу… А то вдруг сомлеешь. — И она захохотала.

Санек не мог взять в толк, с чего это она так развеселилась. Ладно, он выпьет — это завсегда хорошо.

— Ну вот, папаня ты наш золотой! — начала Лерка, как песню. — Скажу я тебе вот что… Сынок твой, Сандрик знаменитый, с мамашей своей, Наташкой, шуры-муры водит… Как новость?

До Санька и не дошло Леркино сообщение — чего пьяная баба не наворотит?! Во развратная какая! Чего несет — сама не знает! Он так и сказал:

— Чего несешь-то? Нажралась, что ли?

А Лерка смеялась от души. И вид у нее был вроде бы и не пьяный, а так, шебутной какой-то. Сквозь смех она сказала:

— Ну чего? Перекреститься, что ли? Чтоб ты поверил! Мне Маринка перед смертью, царствие ей небесное, — Лерка перекрестилась, — сказала. Она их, Сандрика и Наташку, застала… Можно так сказать.

— Ну ты, полегче со своим развратом-то! У нас в Супоневе скажи такое — забьют насмерть… Ну че, неуж у вас так бывает? — вдруг совершенно по-детски, с любопытством спросил Санек.

Лерка снова — в который уже раз! — подумала: зря она связалась с этим дубом мореным, она жалела себя, жалела отличную свою идею и, как ни странно, жалела Санька.

— Знаешь чего, Лерк, я так думаю: пойти на ихнюю гулянку и сказать, мол, Наташа — жена моя невенчанная, а этот — наш сынок… Ну и зареветь, что ли… Я спьяну-то могу!

Лерка чуть не зарыдала — ну дурака кусок! И завопила на Санька:

— Ты, придурок! Ты что, думаешь, Сандрик дурее тебя? Да он всех так подстроит, что тебя выкинут под зад, это еще хорошо!

И Санек вдруг забоялся до жуткости, верно опять эта стервоза говорит, — во голова у бабы! Как у министра!

— Ладно, придумала я… Чего бы ты без меня делал? — заорала она весело и предложила выпить по чуть-чуть и за дело!

Лерка налила по стаканам водки, отвинтила пробку «пепси-колы», подмигнула: сделаем мы так…

Марья опять металась по квартире. Нехорошо ей было. Где-то в спине, в позвонках, и ниже спины, поселился холодный озноб, который, она уже знала, предвещал зреющие беды.

Когда в дверь раздался звонок, Марья, почему-то уже совершенно задрожав, кинулась открывать. За дверью стояла Катька с рюкзаком и, как увидела Марью, тут же и разревелась, бросившись ей на шею и завывая: «Ой, баушка Маня, ой, миленькая! Как я до тебя добралася! Ой!»

Марья вдруг успокоилась — хуже нет неизвестности — и втащила ревущую Катьку в квартиру, сняла с нее рюкзак, куртку, увела в кухню, быстро поставила чайник на плиту, усадила и приказала:

— Перестань реветь.