Кто-то куда-то пошел выяснять относительно нас. А мы все перетаптывались посреди площади. Гриша неловко повернулся, толкнул ногой и… ударилась горлышком о край каменной тумбы и разбилась вдребезги моя бутылка “Чинзано”.

У меня началось что-то вроде истерики: “Да что же это такое! И танки в Праге, и мы непонятно где, и денег ни копейки, и

“Чинзано” разбилось, да лучше б мы его в поезде выпили!”

“Успокойтесь,- говорила Елена Сергеевна. Она держалась великолепно.- Обещаю вам в Москве бутылку “Чинзано”. Твердо обещаю”.

К вечеру нас отправили самолетом. Было уже совсем темно, когда я добрался до квартиры Симона Маркиша на Плющихе. Я курил, говорил и не мог остановиться. Позвонил в Ленинград – маме. Она сказала:

“Не приезжай! Тебя тут ждут из всех газет с рассказами. Тебя замучают”.

Позвонил Наташе Теняковой, с которой тогда только начинался роман. По ее первому телефонному вскрику, по ее голосу почувствовал именно в этот момент – она все понимает, без всяких объяснений, хочу с ней быть, с ней хочу прятаться до конца дней.

Наутро позвонил Грише и Елене Сергеевне справиться, как они после нашего путешествия. Елена Сергеевна сказала: “Заходите ко мне”. Пили чай с коньяком. Потом она протянула мне непонятные чеки.

“Возьмите. Купите “Чинзано” и хороших сигарет, вы столько курите”.

“А что это?”

“Это сертификаты для магазина “Березка”. Это из гонорара за

“Мастера и Маргариту” на чешском языке. Так что считайте, что это маленькая компенсация от Михаила Афанасьевича за все неприятности”.

“Березка” была на Дорогомиловке. Швейцар со страшными глазами глянул на сертификаты, на загранпаспорт и пропустил нас с

Маркишем. Хватило на многое – две бутылки “Чинзано” и два блока

“Кента”. Рубль, если он “оттуда”, тогда стоил дорого.

Мы с Хайченко пошли в СОД сдавать паспорта. Написали отчет о поездке. Мы решили по смыслу одинаково написать: “Отношение было хорошее. Никаких оснований для вторжения в Чехословакию я лично не видел. Вторжение считаю ошибкой”. Дата, подпись.

Равнодушная секретарша швырнула наши отчеты в ящик стола и выкинула наши “внутренние” паспорта. Канула в вечность наша поездка, не щедро оплаченная СОД (или КГБ? Или, как теперь говорят, налогоплательщиками?). Прочел кто-нибудь наше скромное мнение, сделал выводы или вовсе нет?

Никогда не узнал этого друг мой Гриша, Царство ему Небесное! И я не узнал. Когда позже начались неприятности с обкомом и с органами, этот эпизод никогда не упоминался. А впрочем… кто их разберет?

Меня и в Москве сторожило несколько газет. Понятно было, каких формулировок ждут от меня. А героев с Красной площади уже арестовали и собирались судить “за нарушение уличного движения”.

А в Праге шла активно та самая подмена, о которой кричали дикторы радио в ту ночь: “Запомните наши голоса!” Я запомнил, и потому другие голоса наводили на меня тоску.

В Питер я по совету мамы и при поддержке Наташи не поехал.

Маркиш спрятал меня в Дубне – в ста километрах от Москвы. Мне помогли снять там номер в гостинице. Я спал и купался в Волге.

Знакомых в этом городе у меня было мало.

Физики бурлили. Я снова спал и купался. Потом один из знакомых,

Саша Филиппов, позвал в компанию послушать песни под гитару.

Народу пришло много, было тесно. Певец и слушатели сидели вплотную. Пел Александр Галич. Песня “Облака” мне очень понравилась. Были там и другие песни, сатирические, смешные. Но я что-то никак не мог засмеяться.