Значит, и угонщицы приземлились где-то в другом месте или вовсе улетели спасать тонущих.

Вертолёт пошёл ещё на один круг, малый, и стало понятно: сажать вздумали прямо на зеленеющий и ровный пятачок среди пожарища, бывший наверняка лагерным плацем. Заходили от сверкающей на солнце курьи, и Вячеслав ещё раз отметил: на прибрежном стане никого нет. Зато на короткий миг узрел нечто живое с другой стороны сгоревшего забора: в молодом зеленеющем подлеске шевелилось что-то бесформенное, громоздкое — не люди и не звери, какой-то ходячий забор. Толком рассмотреть не успел — машина зависла и пошла вниз. Колюжный отстегнул ремень, готовый спрыгнуть, пока колёса не коснутся земли. Иначе шасси просядет и может прижать к топливному баку. Однако потоком воздуха внезапно сорвало прибитую дождём корку на пожарище, и в один миг из-под винтов восстала огромная туча пепла. Дыхание забило, запорошило глаза, а вертолёт резко увеличил обороты, ещё сильнее вздувая пыль: командир передумал садиться, испугался за двигатели!

Вячеслав угадал это и прыгать не хотел, напротив — пытался сохранить равновесие, но застывшие руки онемели, утратили цепкость, да ещё в этот момент машину тряхнуло, его стянуло к колесу, а там попросту сдуло с осевой трапеции. Он полетел вслепую, спиной вниз, не знал:, сколько под ним высоты, но всё же успел перевернуться и сгруппироваться. Земля оказалась близко, Колюжный рухнул на четвереньки, отбил руки, пальцы ног и сильно ударился лицом, а ещё хряснула шея и в глазах замерцали искры.

Он вскочил, отплевался и ощутил, как немеет разбитый нос и течёт кровь. Завернув майку, кое-как он протёр глаза и ничего не увидел: ветра в кедровнике почти не было, туча пепла зависла на месте, как после извержения вулкана, и он напрочь потерял ориентацию. Даже не понял, в какую сторону ушёл вертолёт, поскольку в ушах после свиста воздуха и лопастей шумело, как в пустой бочке.

Колюжный посидел некоторое время на корточках, отогреваясь на земле и зажимая кровоточащий нос. Пепел оседал, как новогодний снег, крупными хлопьями, и, когда чуть просветлело, он разглядел впереди смутный простор поймы. С трёх других сторон медленно проступал ближний тёмный хвойный горизонт. И тут из серых пепельных сумерек выскочил кавказец. Выросший в зоопарке, Вячеслав помнил, как вести себя в присутствии хищников, и не шевельнулся. Пёс молча обнюхал его, особенно обувь, и поднятая на загривке шерсть улеглась.

— Где люди? — спросил Колюжный. — Ты здесь один?

Кавказец потерял интерес и поплёлся назад.

Когда Вячеслав вышел из уцелевших лагерных ворот, наконец-то потянуло свежим воздухом, пыль понесло на цветущий кедровник, окрашивая золото в серый цвет. И только тут он увидел то, чего не разглядел с высоты птичьего полёта: на стане, вокруг кострища, среди разбросанных вещей в разных позах лежали на земле три женщины. А чуть поодаль, за опрокинутым обласом, — лохматый и бородатый мужик. Все серые, запорошенные пеплом, с неподвижными распухшими лицами, как утопленники, однако надо всеми вились насекомые и сосали кровь.

Значит, живые...

Кавказец лежал возле кострища, равнодушный ко всему, что происходит.

Сашеньку Колюжный узнал только по наголо стриженной голове и розовому плащику, склонился, смёл комаров и пепел — точно, супруга Бурнашова! Вместо лица у нежного создания оказалась затвердевшая гипсовая маска, в уголках вспухших губ запеклась кровь.