— Ну, говори: какого мужика? — не отставал пьянеющий Кошкин.

— Учёный знает — у него спроси!

— Ты учёному веришь? Который из шести баб не выбрал одной паялыщицы? Да он вообще в женщинах ничего не понимает! На коленях стоял — и что? Нашёл спеца!

— Неволиной нужен настоящий мужик — с запахом! — объяснил Гохман.

— Это как? Вонючий, что ли?

— С мужским, ядрёным запахом! Чтоб не канифолью пахло и не твоей бумажной пылью. Чтоб сгрёб и унёс в кусты. Ты вот хоть раз женщину носил на руках в кусты?

— За кусты статья есть...

— А они хотят! Мечтают, чтоб унесли! Поэтому тебя бабы не любят. А феминистки так и терпеть не могут. Чуял, как она тебя мордой возила?

— Тебя так обласкала! Ты не водку жри, а беги приказ исполнять. Ищи, где спасённых женщин разместить. Гостиницу спалили. Прилетит — таких матюгов схлопочешь!

— В карагач, твою мать, Кошкин. — Гохман решил выигрывать по очкам. — Чему тебя в университете учили? Никакой иносказательности не понимаешь. Мы с Ларисой не ругались — мы обменялись эротическими любезностями! И отлично понимали, куда друг друга посылаем. А это оставляет след в подсознании. Ты психологию изучал?

— Лучше заткнись, фашист! — уже злобно предупредил прокурорский, не готовый ответить равнозначно. — Услышу ещё мат в присутствии этой женщины — по харе получишь.

Счастливый дежурный, дожаривая мясо, попытался ещё как-то предотвратить назревающую драку, незаметно отстегнул магазин от автомата и спрятал.

— А я знаю, зачем Дуська свозила девок на Гнилую! — вдруг заявил он, чтобы отвлечь от опасной темы. — И вовсе не шишки собирать.

— Ну и зачем? — поддержал его миротворческие старания Бурнашов.

— Это всем теперь понятно, — скучно отозвался Гохман, чтобы более не пикироваться с соперником. — Собрали утопическую общину. Сейчас модно, какой только хрени не придумывают. Вон в Японии так людей травили!

Кошкин выпил в одиночку, с усмешкой поглядел на мужиков. Ему казалось, что он знает тут больше всех, а ещё спиртное поднимало чувство собственной значимости.

— Какие ещё будут версии?

— Именно утопическую, — подхватил дежурный. — Я слыхал: их сразу планировалось всех утопить.

— Это ещё зачем? — насторожился Бурнашов. — Маньяки, что ли?

— Вот ты — учёный, а не понимаешь... Чтоб в жертву принести!

— Кому?! Водяному?

— Не знаете вы сказаний и обычаев нашей земли, — глаза у дежурного превратились в щелки. — По ясашному понятию, Карагач — это подземный змей. Ну, или дракон, по-китайски. Китайцы это сами в прошлом году подтвердили. У них всё так же. Если иероглиф дракона нарисовать, то получается Карагач. Вот чего китайцев и тянет к нам.

— Да их лес наш тянет, — отозвался прокурорский, — дармовая древесина. Скоро всю берёзу выхлещут — за остатки кедрача возьмутся.

Счастливый ясашный уважительно выдержал паузу.

— Ещё в детстве от бабки слышал... Раз в тридцать лет змей этот вылазит из недр, чтоб шкуру сменить. Вот тогда и бывает высокое половодье. Он такой чешуйчатый, как рыба, но весь в золоте. Если ему принести жертву, то он трётся о дно Карагача. Дырявая шкура с него слазит и чешуя осыпается. Погорельцы змея этого рыбой считают, по-ихнему называется «тёрка». Дескать, огромная, пугливая и на дне живёт — не поймаешь. На самом деле змей это, и не пугливый вовсе. Где потрётся, там потом и находят золотые россыпи... А любит только молодых красивых девок!

— Ты давай мясо неси, сказочник! — поторопил Кошкин. — Хватит баснями кормить!

— А что? — воспротивился тот.