— Ты что тут делаешь? — спросил Колюжный.

— Свою отроковицу ищу, — охотно признался парень, — должна на вертолёте прилететь.

— Отроковица — это кто? — его простодушие было заразительным.

— Суженая блудница... Женщина.

Речь у него, как и вид, была странной: по-детски летучей и не к месту весёлой.

— Там, возле лагеря, лежат целых три — выбирай, — в тон ему ответил Вячеслав. — Все на вертолёте прилетели.

— Они на маленьком прилетели. А мне надо, чтобы на большом вертолёте! И одна-единственная.

— Большой сел на той стороне, — посожалел Колюжный. — Сюда — побоялся.

— Ладно, я подожду, — легкомысленно отозвался парень. — Она прилетит, ты иди. Тебе вон туда надо!

— Куда?

Он глянул в указанную сторону, отвлёкся на мгновение, а парень уже исчез, словно растворился в сумеречном пространстве кедровника. И осталось чувство, будто Вячеслав только что разговаривал сам с собой...

Козлёнка ловили втроём по всему аэродрому, каждый поодиночке и совместным загоном, однако наловили только репьёв. И так раззадорились, что заставили Гохмана палить из автомата. Тот долго отпирался, не желая стрелять рядом с посёлком, но оказалось, что и стрелок из него никудышный: попал только с третьего выстрела. Да ещё когда подбежали к добыче, оказалось, не козлика застрелил, а случайно молодую козочку. Жалели её все, поносили и ругали стрелка-фашиста, ясашного оленьего человека, что вовремя не отличил, какого пола животина, но делать было нечего. Пока Бурнашов ходил в магазин, козу освежевали, натёрли солью, перцем, чесноком, нафаршировали колбой и щавелем, обернули молодой крапивой и положили мариноваться. Дежурный заявил, что это национальное ясашное блюдо и называется «чапса».

— Да ведь так печёная рыба у ясашных называется, — блеснул знаниями прокурорский, на что получил мудрый ответ:

— Что на углях жарено — всё чапса!

Потом затворили уху по-русски, то есть немного воды, картошка, лук и морковка целиком, а остальное — порубленная крупными кусками рыба и полстакана водки.

И пока кухарили, как-то сдружились, смирились с участью и повторяли одну и ту же фразу, особенно прокурорский:

— И на что нам бабы?

Но едва выпили под ушицу и выхлебали по две миски, как мужская дружба начала распадаться.

— Нет, я бы вот на такой женился, — вдруг сказал Кошкин. — Сорок лет терпел, а на этой бы рискнул.

— На этой — на ком? — спросил Гохман, будто не догадывался, о ком речь.

— На Неволиной. До чего же хороша, зараза. Видно же: распутная, блядовитая, но вот именно такую и хочется. С ней будет интересно.

Участковый ещё не терял внешнего благодушия, но закипал.

— Да уж, с такой не соскучишься... Но сам подумай: ты-то ей нужен? Тем паче с канцелярской рожей адвоката? Вот спроси учёного — он тебе скажет, какого мужика ей надо.

— Какого?

Бурнашов самоустранился, с упоением, как в последний раз, поедал нельму и делал вид, что другие темы его не интересуют.

— Нет, Рассохин прав... Вкуснее рыбы не бывает! Повезло же напоследок испытать истинный вкус пищи!

Дежурный по аэродрому слушал, щурился, усмехался и, повесив козлёнка над огнём, с удовольствием крутил вертел — процесс был долгий и неспешный, а мужики утолили первый голод.

— Ну, говори: какого мужика? — не отставал пьянеющий Кошкин.

— Учёный знает — у него спроси!

— Ты учёному веришь? Который из шести баб не выбрал одной паялыщицы? Да он вообще в женщинах ничего не понимает! На коленях стоял — и что? Нашёл спеца!

— Неволиной нужен настоящий мужик — с запахом! — объяснил Гохман.