Дважды мои сны становились связными и красочными — и ощущались, как сообщения, донесения, настоящее ясновидение — до озноба. Мне снились места, которые я с трудом мог осмыслить и описать — каждый раз новое; их будто транслировали в мой мозг с непонятной целью. Я помнил эти сны долго и в подробностях; впрочем, это мало помогало психологам: для того, чтобы дать о них хотя бы общее представление, мне надо было стать художником.

Перед вторым переходом, к примеру, я видел… Я не понимаю, что это было: ущелье ли, с тёмными отвесными стенами, в которых прорублены светящиеся желоба, здание ли изнутри, со светящимися белым светом длинными вертикальными оконными проёмами, что-то ли иное… Впрочем, за здание говорили балки перекрытий, плоские, чёрные и глянцевые; к средней, проходившей вдоль здания или ущелья, на сложной системе тросов был подвешен… наверное, лифт или подъёмник, двигающийся почему-то не вверх-вниз, а вдоль стен — с головокружительной скоростью. Я стоял на площадке этого подъёмника, мутно-прозрачной, широкой и не огороженной ничем, кроме бортиков высотой в ладонь, и мой желудок болтался где-то у горла от дикого ощущения высоты и стремительного движения. Почему-то я не чувствовал никакого ветра в лицо… возможно, эту летающую площадку, кроме условных бортиков, огораживало какое-нибудь силовое поле — но ни малейшего желания проверить я не испытывал.

И я был там не один.

Рядом со мной стояли длинные, белёсые, невероятно спокойные существа, четверо или пятеро. Ничего общего с людьми: высокие, выше меня, на двух тонких ногах, но без признаков рук, плеч, даже шеи — тёмные нечеловеческие лица выдавались из белёсых веретенообразных туловищ барельефами, и белёсые наросты возвышались сзади над лицами, как горбы. У этих созданий были внимательные чёрные глаза и маленькие безгубые ротики, которыми они то ли пожёвывали, то ли по-рыбьи глотали воздух. Смотрели существа на меня без страха и без злости, с доброжелательным лёгким любопытством — как на необычное, безвредное, но не слишком интересное явление природы.

Это видение преследовало меня целую неделю. Я извёл пачку бумаги, пытаясь нарисовать одно из этих существ, но у меня выходили рахитичные печальные куклуксклановцы. Я пытался объяснить доку Кириллу, что у меня отчётливое ощущение не столько сна, сколько некоей передачи, случайно пойманного сигнала непонятно откуда, что почему-то это крайне важно и относится ко всем — он кивал, писал, мои рассказы снимали на видео, рисунки забирали, но, кажется, я никого не убедил. Неделю я вспоминал стремительное движение, мелькающие вертикальные оконные проёмы и доброжелательно-любопытные взгляды чёрных глаз на тёмных безносых лицах — через неделю, перед третьим переходом, мне приснился новый сон.

Если в первом сне мне представился действующий механизм, может — иномирное транспортное средство, то во втором я увидел нечто очень старое. Очень. Тут уже давным-давно ничего не работало, если вообще работало когда-нибудь.

Мне приснились руины. Четыре высокие стены без крыши не просто заросли мхом — мох пророс их насквозь, они были пропитаны мхом, как губка — водой, если можно так сказать. Мох казался мягким даже на глаз, он был мохнат, как иранский ковёр, и такого же цвета: жемчужно-серого, местами — бледно-зелёного. Пол тоже порос мхом, только тёмно-изумрудного оттенка — во мху утопала нога. Над руинами плыли кремовые облака, подсвеченные, вроде бы, вечерним солнцем. Мне было очень хорошо, как бывает в тихом парке, около какого-нибудь древнего памятника. Вокруг вились тоненькие, необычного вида комарики; воздух благоухал, как очень далеко за городом — живыми растениями и ещё чем-то прекрасным.