Железкой об камешек, чё. И на мох. Дохрена же вокруг сухого мха. И камешек подходящий найдётся, если поискать. Но это всё — если рыбаков не встретим.

У меня в кармане эта штука лежала… орех. И я его перебирал пальцами и думал: кто-то же проковырял в орехе глазки, нет? Артик как-то, вроде, не согласен — но не могла же мышь прямо ровно так прогрызть? Или червяк? Или — могла? Если у них такие орехи тут есть, в форме куклы, дофига похожие — может, и мыши есть такие, блин… Хрен знает же…

У меня непонятки какие-то были, в общем. С одной стороны, как ни посмотри: какая же это Индия? Какие же тут рыбаки, если другая планета? Марсиане? С другой, я всё орех доставал и смотрел. Ну как такое могло вырасти само собой, а, ёлки?!

А тут у меня ещё щека начала чесаться. Мы когда в овраг этот спускались, я веткой ободрал до крови, но ничего, даже забыл про неё — а после речки что-то зачесалась. Главное дело, ёлки, чесать-то больно, ранка же! А так свербит — просто всё время думаешь о ней.

Дома я бы йодом залил или спиртом. А тут — как? Костёр разжечь и прижечь, нет? Чтобы потом ходить с фуфлом в полморды? Ну ёкарный бабай…

А если заражение?

Задница какая…

А идти то легко, по песку, по кромке воды, то — заросли начинаются, берег поднимается, приходится проламываться через все эти ветки. Кой-где — колючие. Иногда какими-то тросами зелёными всё запутано, блин, не продраться. Приходится обходить. Не так утомительно, как раздражает. А над водой летают эти штуки зубастые, которые вместо птиц. Орут, пищат. Ни одной нормальной птицы тут не видали, только эти. Километров пять прошли против течения — и одни ящерицы с крыльями. И мне в деревню уже слабо верится. И раньше-то…

Да ещё и пожрать бы не мешало, а Витёк был против, чтобы сейчас тут рассупониваться, рыбу ловить и всё такое. Он всё думал, что можно до вечера попасть в рыбацкую деревню к индейцам. А Динька с Артиком заявили, что им есть неохота — малоежки, подумаешь. А мне хотелось. У меня так крутило в желудке от этих ягод и тянуло… в общем, хорошо бы добыть что-нить существенное, блин. Чтобы брюхо успокоилось.

А тут Динька говорит:

— Смотрите, мужики, щётка в песок закопана.

Артик ногой потыкал — а щётка зашевелилась, ёлки! Гляжу — блин!

Мохнатый рак.

Жестяк.

Я его схватил за спину — громадный, в длину — сантиметров тридцать есть, клешнястый, щёлкает, усы, и весь, главное дело, шерстью покрыт! Сверху на панцире — мех, блин! Торчит вверх, как щётка, действительно. Прям весь в шерсти, жёсткой такой, как на малярных кисточках. Но брюхо — почти как у нормального рака, лапки там…

Я говорю:

— Мужики, живём. Тут можно раков наловить, как нефиг делать! — и показываю.

И вдруг Динька бледнеет, сгибается и начинает блевать. Ягодами. Ох, ты ж, думаю…

Это, я думаю, уже не от ТПортала. Это — от ягод, сука… И мужики на него смотрят с таким пониманием, что мне делается совсем фигово.

Артик говорит:

— Денис, очень плохо? — а сам тоже сбледнул с лица.

А Динька — в слезах и соплях, в поту — глядит и говорит:

— Устал очень. Я посижу?

И Витёк вздохнул и грит:

— Ну всё. Пришли. Привал, салаги.

Смотрю, не до рака им, блин. И мне чего-то тоже не до рака. В желудке крутит, я ж тоже эти ягоды ел, ёлки! Ещё побольше съел, чем Динька… Ну, думаю, трындец мне.

А Динька на валун сел — и вид у него стал такой… полумёртвый. Жесть. Артик его голову потрогал и говорит:

— Жар у него. Не знаю, в чём дело: расстройство желудка, инфекция, отравление — но это, похоже, серьёзно.