– Точно, – подтвердил Сорокин. – Анонимки – это Миронычев конек, нечто вроде увлечения на досуге… как это в психиатрии? Кверулянтство.

– Кверу… красиво. Запомню, – пообещал Саныч.

– Запиши, – посоветовал капитан. – Далее. Скрепки канцелярские, зацепленные одна за другую, в количестве семи штук, бэу. Шпилька женская, бэу, разогнутая. Сушеная рыба типа лещ, завернутая в газету «Гудок». Ремень мужской, бэу, кожаный, черный… Сколько веков он его носит, весь потрескавшийся, в руках разваливается. Шнурки, бэу…

– Все, что ли? – спросил Акимов, понимая, что пауза как-то уж очень затянулась.

Сорокин не отозвался, Сергей поднял голову и увидел, что руководство, опершись кулаками в стол, задумчиво взирает на шнурки.

– Николай Николаевич, что?

– Да та-а-а-ак, – протянул капитан. – Саныч, кто шнурочки изымал?

– Я.

– А из ботинок кто выдергивал?

– Сам и вынул Мироныч, не барин, а что такое?

– Узелок занимательный. А он что говорит, где был во время предполагаемой смерти?

– Машкин утверждал, что тем вечером в кино ходил, кина-то, правда, никакого не было, – отрапортовал Остапчук.

– Как так?

– Плакат о показе фильма повесили заранее, но в тот же вечер сеанс отменили. Зал заняли под партактив…

– Может, он был на заседании? – тотчас спросил Сорокин.

– Не знаю. Не проверял.

– Ага, понял, – кивнул капитан. – Впрочем, это сомнительное дело, его побоку. А вот узелочек. Второй уж, и характерный… К чему бы такой?..

Более он ничего не сказал и от предложения остаться переночевать отказался:

– Нечего собак дразнить. Мало ли, нагрянут с проверкой – а меня и нет. – Напомнил: – Сережа, наутро Машкина отпустить не забудьте. И насчет Анчутки все-таки…

Давая последние наставления, капитан открыл дверь – и нос к носу столкнулся с Надей Белоусовой, которая, как выяснилось, некоторое время топталась с той стороны в коридоре, не решаясь войти.

Увидев Сорокина, она заметно приободрилась и обрадовалась.

– Доброго вечера… э… Николай Николаевич, а вы к нам насовсем?

– Нет, Надюша, это вы к нам, а я отсюда, – капитан галантно посторонился, пропуская посетительницу.

– Очень жаль, – искренне огорчилась она, – потому что… вот.

Достав вскрытый конверт, протянула его Сорокину.

– Что это, Наденька? – из конверта капитан достал паспорт. – Зачем мне твой паспорт?

– Там записка, прочтите.

Капитан повиновался. По мере того как он усваивал написанное, брови у него постепенно ползли все выше, выше, пока не дошли до определенного им предела. Сорокин протянул бумагу Акимову:

– Читай вслух. Наденька, позволишь?

– Конечно.

Сергей прочел:

– «Дорогая мадмуазель Надежда Георгиевна, приносим сердечные извинения за причиненные неудобства, выражаем искреннюю благодарность за одолженные нам деньги, обещаем вернуть в ближайшем светлом будущем. Паспорт посылаем за ненадобностью».

– Что это за письмо турецкому султану? – поинтересовался заинтригованный Остапчук.

– Да уж, Надя, разъяснения требуются, – подтвердил Акимов.