Ведь когда Цукер рассказывает, что дяденька спас его, мальца и сиротку, во время карательной операции, он не уточняет, что командовал карателями сам Машкин.

Там тоже дело было на окраине, только совсем другого города, веселого, южного, утопающего в цветах и ароматах, где по ночам вопили горлицы и вздыхало огромное ласковое море. Каратели приехали спокойно, деловито, утром выкопали яму, а ближе к вечеру погнали на расстрел. Мать, незаметно заводя их с сестрой себе за спину, быстро шепнула:

– Зараз выстрелят – падайте в ров. Ждите, пока разойдутся, ввечеру закапывать не станут.

Залаяли выстрелы.

Когда он очнулся, то светила огромная кроваво-красная луна. Мать и сестричка лежали рядом, обнявшись, обе мертвые. Несмотря на лето, стало холодно, как зимой не бывало. Их хата догорела, Рома закопался в теплую золу и вновь забылся.

Пришел в себя от того, что пихнули сапогом в ребра:

– Это кто еще тут?

Тот самый, страшный, с усами, как у Чапаева на картинке, щурил на него и без того узкие глаза:

– В огне не горишь?

Как щенка, поднял за шкирку, оглядел со всех сторон, ощерился:

– Смотри, весь в крови, как порося недорезанное, а кровь-то вся чужая, на тебе ж ни царапины. Заговоренный, что ли?

Рома, сообразив, что надо молчать, не говорил ни слова, только из огромных вишневых глаз лились слезы, смывая копоть и чужую кровь.

Какая адская каша варилась в этой большой бритой голове – неведомо, но малец остался жить, и кровопийца почему-то нянчился с ним до тех пор, пока не погнали коричневую шваль обратно на закат.

Рома остался жить, но одеревенел до такой степени, что теперь ему ни до чего не было дела. Главное, самому выжить.

Иной раз, если начинали глодать сомнения: «Хорошо ли якшаться с тем, кто на твоих глазах истреблял твоих родных, друзей, соседей?» – не по летам умный Цукер отметал эти сомнения. Когда придет время – посчитаемся, теперь главное – быть для каждого своим и всем для всех. Как дядька Ваня.

Пока, по крайней мере.

«И все-таки где этот поц? И еще важный вопрос: как сейчас лучше поступить?»

Что городила эта Яшкина дурочка? Какого убийцу она видела? Рома отмотал воспоминания, как кинопленку: он пришел с танцев, у соседей было тихо, дядька вел себя как обычно, только чуть отдавало от него водкою. Утром – все то же, позавтракали, разошлись трудиться. Его не было тогда, когда понабежало мусоров и выяснилось, что соседка повесилась. Женщину эту он не знал, и, положа на сердце руку, плевать на нее.

«Что ж, вполне может быть, что и дяденька, – философски рассуждал Цукер. – Он вполне в состоянии, может, сказала что поперек, а мужик он нервный. Мало ли какие у них с той бабой были дела».

Его больше свои беды беспокоили.

«И все-таки есть резон валить отсюда в ритме фокстрота. Не ровен час, дяденька решит, что лишние глаза и уши ему ни к чему. Если же и он деваху видел, то недалеко до еще одной мокрухи. Рвать когти – и почему бы не прямо сейчас? Дяденька покамест в милиции – как раз и бежать. Случись потом что – он не осудит».

Правда, с деньгами запутка: весь капитал дома, в казарме, а туда, если скурвился Анчутка, соваться уже небезопасно.

Положим, сапожный инструмент он хоть сейчас заберет из палатки. Но проводники поездов, корыстные негодяи, не принимают натуральным продуктом… Впрочем, чего ж не наведаться в шалман? Там, правда, некоторые в обиде на него по бабской части, но на разживу все равно ссудят.