Я, желая как можно быстрее избавиться от «бубликов» сала, пребывала в растерянности: с чего начать? И тут я вспомнила о близкой маминой подруге, польской писательнице Кристине Живульской, легендарной личности, еврейке с голубыми глазами и ярко‑рыжими волосами. Редкий для семитки «окрас» спас ей жизнь. В начале 40‑х годов фашисты отправили Кристину в лагерь смерти «Освенцим». Там ее, приняв за польку, не сожгли сразу, как всех евреев, в крематории, а отправили в барак. Кристина, болезненная женщина, все детство игравшая на скрипке, оказалась человеком с удивительно сильным характером. Она выжила в аду и еще спасла свою подругу Стефку. Тетя Стефа, тоже бывавшая у нас в доме, рассказала мне эту историю.

– Я заболела тифом, – повествовала Стефа, – и меня поместили в больницу. Там, естественно, никого не лечили, просто бросали на нары по пять, шесть больных, и все.

Стефа тихо ждала смерти. Ночью к ней прокралась Кристина и сказала:

– А ну вставай!

– Не могу, – простонала Стефка. – Да и зачем?

– Понимаешь, – объяснила Кристина, – сегодня на плацу я встретила Беату Ковальскую, она тоже тут, в Освенциме, работает в администрации. Если мы сейчас явимся к ней, Бетка найдет наши регистрационные карточки и переправит возраст.

Стефа уставилась на подругу.

– Переправит возраст? – переспросила она.

– Ага, – кивнула Крися. – Мы с тобой 1907 года рождения, а станем 1917. Вместо тридцати пяти лет – двадцать пять! Это же отлично!

– Крися, – простонала Стефа, – я умираю от тифа и голода в лагере смерти, мне совершенно все равно в каком возрасте я окажусь в печи крематория.

– А мне нет, – рявкнула Кристина, спихнула лучшую подругу с нар и вытолкала во двор.

Пришлось Стефе ползти на животе по жидкой осенней грязи через плац, к зданию администрации. Но самое интересное состояло в том, что, добравшись наконец до Беаты и став на десять лет моложе, Стефка поняла: тиф испарился без следа. Ну такого просто не могло быть! Она вылезала из ревира[4] с температурой сорок, а вернулась назад совершенно здоровой, болезнь, очевидно, испугавшись сумасшедшей Кристины, испарилась без следа!

Потом они обе стали литераторшами. Кристина – мастер смешных рассказов, но имелась у нее и книга «Я пережила Освенцим», написанная, вы не поверите, с юмором.

Так вот, когда в нашем доме за столом собирались тучные писательские женушки, разговор неизменно скатывался к одной теме: кто на какой диете сидит.

– Ах, – закатывали глаза дамы, – ну ничегошеньки не едим! А результата нет!

Кристина, ставшая один раз свидетельницей подобного разговора, спокойно сказала:

– В нашем бараке тучных не было. Жри меньше, должно помочь!

Решив использовать ее книгу воспоминаний в качестве пособия по голоданию, я внимательно изучила страницы, где описывался рацион заключенных. Собственно говоря, много времени я не потратила. «Меню» оказалось кратким. На день выдавали сто двадцать граммов серого хлеба и три кружки кипятка, естественно, без сахара. По воскресеньям рацион дополнялся «супом» из одной капусты.

Я отправилась в булочную, купила «кирпич» ржаного, поделила его на несколько частей и приступила к голодовке.

Сейчас понимаю, какого дурака я сваляла, не вздумайте последовать моему примеру. Только лошадиное здоровье позволило мне выйти из «эксперимента» без потерь.

Утром я пила кипяток, им же обедала, а на ночь съедала кусок хлеба. Через неделю мне начала сниться еда. Я глотала во сне огромными кусками котлеты, ела половником кашу и истребляла десятками пирожные.