Изменить размер шрифта - +
Лица были взволнованные и раздраженные. Иные были даже  бледны.  Все
вообще  были  озадачены  и  молчаливы  в  ожидании  того,  как-то   придется
заговорить перед майором.  Я  заметил,  что  многие  посмотрели  на  меня  с
чрезвычайным удивлением, но молча отворотились. Им  было,  видимо,  странно,
что я с ними построился. Они, очевидно, не верили, чтоб и я  тоже  показывал
претензию. Вскоре, однако ж,  почти  все  бывшие  кругом  меня  стали  снова
обращаться ко мне. Все глядели на меня вопросительно.
     - Ты здесь зачем? -  грубо  и  громко  спросил  меня  Василий  Антонов,
стоявший от меня подальше других и до сих пор всегда  говоривший  мне  вы  и
обращавшийся со мной вежливо.
     Я посмотрел на него в недоумении, все  еще  стараясь  понять,  что  это
значит, и уже догадываясь, что происходит что-то необыкновенное.
     - В самом деле, что тебе здесь стоять? Ступай в казарму,  -  проговорил
один молодой парень, из военных, с которым я до сих пор вовсе был  незнаком,
малый добрый и тихий. - Не твоего ума это дело.
     - Да ведь строятся, - отвечал я ему, - я думал, поверка.
     - Ишь, тоже выполз, - крикнул один.
     - Железный нос, - проговорил другой.
     - Муходавы! - проговорил третий с невыразимым презрением.
     Это новое прозвище вызвало всеобщий хохот.
     - При милости на кухне состоит, - прибавил еще кто-то.
     - Им везде рай. Тут каторга, а они калачи едят да поросят покупают.  Ты
ведь собственное ешь; чего ж сюда лезешь.
     - Здесь вам не место, - проговорил Куликов, развязно подходя ко мне; он
взял меня за руку и вывел из рядов.
     Сам он был бледен, черные  глаза  его  сверкали,  и  нижняя  губа  была
закусана. Он не хладнокровно ожидал майора. Кстати: я ужасно любил  смотреть
на Куликова во всех подобных случаях, то есть во  всех  тех  случаях,  когда
требовалось ему показать себя. Он рисовался ужасно, но  и  дело  делал.  Мне
кажется, он и на казнь бы пошел с некоторым шиком,  щеголеватостью.  Теперь,
когда все говорили мне ты и ругали меня, он,  видимо,  нарочно  удвоил  свою
вежливость со мною, а вместе с тем слова  его  были  как-то  особенно,  даже
высокомерно настойчивы, не терпевшие никакого возражения.
     - Мы здесь про свое, Александр Петрович, а  вам  здесь  нечего  делать.
Ступайте куда-нибудь, переждите... Вон ваши все на кухне, идите туда.
     - Под девятую сваю, где Антипка беспятый живет! - подхватил кто-то.
     Сквозь  приподнятое  окно  в  кухне  я  действительно  разглядел  наших
поляков;  впрочем,  мне  показалось,  что  там,  кроме  их,  много   народу.
Озадаченный, я пошел на кухню. Смех, ругательства и  тюканье  (заменявшее  у
каторжных свистки) раздались вслед.
     - Не понравились!.. тю-тю-тю! бери его!..
     Никогда еще я не был до сих пор так оскорблен в остроге, и в  этот  раз
мне было очень тяжело. Но я попал в  такую  минуту.
Быстрый переход