— Это не для тебя, подожди, однако, до дома.

Он сел на нарты, но ездовик заупрямился. Все оглядывался на связанную полукровку, ворчал.

— Чего стоишь? Этой новой собачке нельзя в упряжку. Брюхатая она! Иль не понимаешь ты этого, глупый кобель? К нартам приучать надо. Она их никогда не возила. Так что давай, веди, пока остолом я тебя не проучил! — рассердился человек. И вожак вскинулся: упряжка, сорвавшись с места, легко и быстро понеслась, увозя с собой подругу вожака и еще не родившееся, неувиденное потомство.

Белолобый бежал поодаль. Прячась за сугробы и кусты, перескакивая от кочки к кочке, он боялся потерять след нарт. Пугающе незнакомые запахи, ударившие в нос, остановили его, заставили вспомнить об осторожности. Припав к тундре всей требухой, он выследил, где упряжка остановилась. Человек вошел в свое логово, но скоро вернулся. Взяв полукровку на руки, он отнес ее в сарай и запер его.

Ночью белолобый попробовал прокрасться к сараю. Но собаки подняли такой лай, что пришлось быстро уходить. На следующую ночь при сильном ветре он сумел подойти незамеченным. Обнюхав строение со всех сторон, белолобый скребанул лапой по бревну, давая о себе знать. Полукровка не откликнулась. Видно, не поняла. Или не услышала. Тогда, сдерживая злое дыхание, злясь на человека, на подругу, на себя, начал он рыть землю у стены. Рвал ее когтями. Торопился. Забыв об осторожности, рванулся он к своей подруге, у которой, возможно, уже появились волчата.

Яма должна быть такой, чтобы она сумела вылезти наружу. И белолобый старался, забыв все на свете, пока не очутился под сворой накинувшихся на него собак. От двоих, особо назойливых, он отбился. Но их было слишком много. Одному было не справиться. Тут нужна была бы целая стая. Но стаи нет. Он был один, и ему пришлось бежать от собачьей своры так, что свистел в ушах ветер. Зло, насмешливо.

Вот и не стало слышно собачьего лая. Не чувствуется запахов села. Едва уцелел. Чудом вырвался из собачьих озверелых пастей, так и не увидев свою подругу, не отняв ее у человека. Может, и убил он волчицу… А вдруг она сама не захотела вернуться к нему? Вспомнился трос, каким был привязан к дереву капкан. С такого не сорваться. Значит, просто не смогла сбежать подруга. А может, волчата уже появились? С ними разве уйдешь? Малы. Да и куда? Ни еды, ни логова… Одни беды. Вот и не решилась волчица? Как ни плохо ей у человека, зато потомство никакая стая не порвет, ни один зверь не обидит. Разве только собаки. Но они даже от него волчицу охраняют. Не пустили к ней. Берегут, никому не дадут в обиду. Вот только не выйти ей больше в тундровые снега. Не свидеться с белолобым. Отнял их друг у друга человек. А каково перенести эту разлуку волчьему сердцу!

Полукровку свою белолобый видел даже во сне. Вот они снова бегут по тундре. Подруга загоняет зайца. Он такой белый, как снег, его трудно вытащить из сугроба. Но полукровка хитра. Заяц вон уже в зубах у нее трепыхается! Вот она кладет его перед ним, но тут раздается лай собак, и он, проснувшись, вскакивает, готовый бежать от своры куда глаза глядят. Вокруг серая, оттаивающая тундра, дождь, тоска. Нет своры, нет подруги, нет зайца. Белолобый не знает, что ему делать. Куда идти? К таким, как сам? Но в эту пору никто к себе его не подпустит. Весенняя тундра голодна. Всяк норовит себя прокормить. Весною — серые особо злы. Волк с волком не могут мирно пройти мимо друг друга. Чуть потеплеет — станут терпимей. Белолобый остановился на краю болота. Смотрит, как утки гнездо вьют. Парами. Селезни — настоящие трудяги, все в гнездо тащат. Торопятся. Когда гнездо совьют, тогда утки и о селезнях вспомнят. Иначе зачем гнездо вили? Устроят свои дома, линять начнут. Тогда им не до воды. В тундре кормиться станут.