– Думать надо, – вдумчиво проговорил он. – Хорошо думать.

– Думать – не для тебя, остатки мозгов заржавели… А ты что скажешь, Обезьяна?

– Пусть приезжает. Только в коттедж войдет один и без оружия. Обшмонаем. Для гарантии посадим за оконные портьеры пехотинцев с автоматами. Мы с Дегенератом станем за дверью гостиной… Все дела.

– Больно уж легко у тебя получается. Обшмонаем, посадим в захоронке пехотинцев, – передразнил Прохор. – Грач, небось, просчитал все варианты стрелки. Он, не в пример вам – хитроумная животина, его так просто не взять.

Недолгое молчание. Волосатик обиженно хлюпает заложенным носом, узколобый изучает узор на ковре.

– Когда стрелка? – интересуется он. – Не сегодня же?

– Через три дня.

– Успеем подготовиться…

С этих пор в многокомнатном особняке – тихая беготня. Перевешивали гардины, колдовали над запасной инвалидной коляской хозяина, передвигали мебель, перешептывались.

Через два дня, утром волосатик позвал женшину к хозяину.

– Завтра пожалует твой муж… Бывший муж, – скривив сухие губы, уточнил Сидякин. – Ничего хорошего от этого посещения не ожидаю. Отказаться не могу. Ты будешь находиться в комнате за кухней – проводят. По монитору увидишь и услышишь все происходяшее в гостиной. Если – спокойно, вернешься в свою комнату, если – нет, Обезьяна отвезет тебя на «каблучке» в город. Верный, не раз проверенный человек.

Комнаты особняка нашпигованы датчиками, провода от них сходятся в особое помещение, доступ в которое всем, кроме двух осободоверенных шестерок, запрещен. Однажды, Прохор Назарович посвятил женщину в свою тайну, показал ей как пользоваться хитроумными приборами.

– Можно один вопрос? – по ученически подняла руку Видова. Сидякин кивнул. – Почему вы так заботитесь обо мне?

В ответ – пятиминутное нерешительное молчание. Мнвалид даже закрыл глаза, опустил голову.

– Любой человек грешен. Есть грехи, от которых можно освободить совесть покаянием, есть – непростительные. У меня таких – два. Теперь могу признаться. Первый – в годы войны застрелил своего комбата. Не просто командира – друга детства. Второй – убил хорошего человека, можно сказать, побратима. Людского суда не боюсь – а вот Божьего… Может быть, спасение внучки комбата станет искупление совершенных мной преступлений? Как думаешь?

Наконец то открылся! Ольга отлично помнила бабушкины рассказы о вечном комбате, странной его гибели. Упоминалась и фамилия старшины Сидякина. Главного подозреваемого. Кажется, внучка капитана Видова случайно разгадала тайну его смерти.

– За что вы убили моего дедушку?

– Можно сказать, ни за что. Приказали…

– Кто приказал?

Сидякин пуглмво огляделся, согнутым пальцем поманил к себе женщину. Прошептал.

– Органы. Прознали, что я торговал красноармейским бельем и обмундированием, пригрозили. Пришлось дать подписку. Поначалу стукачествовал, после приказали убрать капитана…

– Чем он им так насолил? Если провинился – арестовали бы, судили…

– Лучшего в армии комбата судить? Ну, нет, на это не пошли.

– Вы бы отказались…

Бывший старшина огорченно вздохнул, положил под язык белую таблетку.

– Тогда убрали бы меня… Органы работают четко, у них – все по плану. Вот и пришлось мне… Подстрелить Семку на марше или на отдыхе не решился. В бою он завсегда впереди, а мне подставлять голову – не резон. Помог случай. Мессеры разбомбили батальонную колонну… Многие стреляли по самолетам. Неподалеку от меня стоя палил капитан… Вот я и прошил его очередью…

– А почему так долго молчали? Признались бы бабушке – легче стало.