— И вас попрошу пройти, граждане, — мазнул безразличным взглядом по притихшему купе «гэпэушник». — С вещичками.

— По какому праву? — вскинулся было «эрудит» Загоруйко, но тут же сник под рыбьим взглядом представителя власти.

Громче всех возмущалась торговка, которая задержала сотрудников ГПУ на добрых полчаса, пока под ее истошные вопли изо всех укромных щелей не были вытащены все кули, пакеты, мешки и баулы, составлявшие «багаж» предприимчивой бабы. Руководящий ссаживанием задержанных агент кривился, морщился, судя по виду, разрывался между желанием отпустить скандалистку на все четыре стороны и долгом, но долг в конце концов одержал верх. Заткнуть же ей рот удалось, только убедительно пообещав «шлепнуть на месте за спекуляцию».

Больше всего неприятностям пассажиров были рады «зайцы», оккупировавшие крыши вагонов. Последних невезучих «обилеченных» еще выводили наружу, а население крыш уже заметно поредело, причем в освободившихся купе, как было видно через окна, разгорелись нешуточные баталии «за место под солнцем».

Когда поезд, прощально прогудев, скрылся за деревьями, на насыпи осталось около семидесяти человек, окруженных редкой цепочкой красноармейцев с винтовками наперевес. Среди них Алеша с изумлением разглядел очкастого мужчину, принятого поначалу за многодетного папашу: вокруг него жалось не менее полутора десятков детишек обоего пола, от едва научившихся ходить карапузов до нескладных подростков.

— Что вы намерены с нами делать? — выступил вперед пожилой мужчина, явно привыкший командовать. — Потрудитесь объяснить, милостивый государь!

— Милостивые государи давно в Парижах, — лениво парировал очкастый «гэпэушник», делая какие-то пометки в растрепанном блокноте. — А что делать… Отвезем вас в Кедровогорск, запрем по камерам… Невиновных отпустим, конечно.

— А остальных? — пискнул толстенький мужичонка, прижимающий к груди, как младенца, объемистый «сидор».

— А остальных — в расход, — равнодушно бросил, не отрываясь от писанины, начальник. — Как злостную контру и врагов трудового народа.

Толпа зашумела, и конвоиры заклацали затворами, наступая на нее и тесня штыками прочь от насыпи. Какой-то мужчина вдруг оттолкнул ближайшего к нему красноармейца и, неловко выбрасывая ноги и мотаясь всем телом, как марионетка в руках неумелого кукловода, бросился бежать по рыхлой, осыпающейся под ногами щебенке куда-то в сторону Москвы. Грохнул винтовочный выстрел, и беглец, схватившись обеими руками за затылок, рухнул ничком, медленно перекатился несколько раз вниз по склону и замер, уткнувшись в подступающие к насыпи кусты, еще больше став похожим на тряпичную куклу. Вика, оказавшаяся по воле случая рядом с Алешей, вскрикнула и порывисто прижалась к нему всем телом, пряча лицо на груди юноши, а он тут же дал себе слово отдать за нее жизнь, если потребуется.

— Молодец, Рассулов, — похвалил «гэпэушник», неторопливо пряча блокнот в карман. — Метко стреляешь! Еще бы приказа ждал, так цены бы тебе не было.

— Виноват, — сверкнул зубами раскосый смуглый красноармеец, передергивая затвор и выбрасывая тускло блеснувшую на солнце медью гильзу. — Больше не повторится.

— Видали? — повернулся к оцепеневшей толпе начальник. — Так будет с каждым, кто осмелится сделать хоть шаг в сторону. Вопросы есть?

— А как это выглядит в смысле социалистической законности? — хмуро поинтересовался мужчина в черной инженерской тужурке со споротыми петлицами.

— Выглядит согласно мандату, — отрезал очкастый палач.