— Тебе плохо, малыш?

— Нет, мадемуазель, все нормально.

— Ты мог бы подольше побыть дома. Я понимаю, каково тебе сейчас. Потерять отца в твоем возрасте — это самое страшное горе. Ты сразу стал взрослым.

— Спасибо.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Нет, мадемуазель.

— Ты уверен? Иногда бывает нужно выговориться. А твоя мама сейчас в таком состоянии, что, наверно…

— Но вы мне не мама! — взрывается Люсьен. — Оставьте меня в покое!

Бедная учительница замолкает, бормочет извинения и, поникшая, отходит прочь, делая вид, будто ищет ключи. Люсьен застегивает портфель, встает, оттолкнув стул ногой, и вылетает в коридор, точь-в-точь шериф, выходящий из салуна с твердым намерением навести в городе порядок.

— Ты даешь! — похвалил Люсьена стриженный под ежик коротышка.

— Не твое дело, — буркнул Люсьен.

— Ловко ты ее отбрил, — хохотнул Самба, сын тренера по водному спорту.

— Фигня! — вмешался белобрысый подросток с прядью на лбу. — У него, видите ли, папочка умер, вот он и кочевряжится. Давай-давай, Лормо, пользуйся…

Люсьен оборачивается к белобрысому и тычет ему пальцем в физиономию:

— А ну отдавай мою куртку, Марко! Живо!

— Ой, испугал! — кривляется Марко.

— Отдавай, говорю, куртку, она моя, ясно?

— Чего-чего?! Давно не получал? Ишь ты, сиротка, какой крутой стал! — Люсьен, яростно сжав зубы, толкает Марко к вешалке.

— Брось, Лормо, не то он взбеленится! — вопит сынишка Жана-Гю в очках с толстыми стеклами.

— Ставлю три наклейки за Лормо! — объявляет Самба.

— Заткнись, черномазый! Придержи свои наклейки!

Марко со зловещей улыбочкой поднимает воротник куртки и делает три шага вперед. Люсьен, сдерживая слезы и глядя ему в лицо, медленно отходит. Остальные расступаются в круг. Марко размахивается, но тут Люсьен наскакивает на него, валит на пол и принимается лупить своими маленькими кулачками с небывалой силой — возможно, мне все же удалось передать ему часть моей. Давай-давай, молодец, так его, так! Марко на полу извивается под его ударами.

— Ой, не могу, Лормо, ты меня защекотал!

Он вдруг взбрыкнул ногами, и мы полетели к стенке. Боль и ненависть, которые я разделяю с сыном, увы, не прибавили мне могущества. Эх, как бы стать для него настоящим добрым духом, ангелом-хранителем, джинном из лампы Аладдина… Люсьен остался лежать. У него из носа пошла кровь и запачкала рубашку. Марко холодно смотрит на него сверху вниз и равномерно причмокивает — наслаждается муками обреченной жертвы. Неожиданно он разжимает кулак и протягивает Люсьену руку:

— А ты не слабак. Будешь теперь со мной.

Люсьен, оглушенный, недоверчиво берется за протянутую руку. Марко поднимает его на ноги. Самба хлопает по плечу и поздравляет.

— Он теперь правда с нами? — переспрашивает осторожный Самба, прежде чем принять меня в круг вассалов.

— Дюмонсель, дай Самбе три наклейки, — распоряжается Марко в подтверждение своих слов. И стаскивает с себя куртку.

Люсьен расплывается в улыбке, весь так и сияет, но, дабы не уронить мужскую честь, старается не выказывать свою радость. Он благородно отстраняет руку Марко с курткой:

— Можешь оставить себе, она тебе больше идет.

— Спасибо, — говорит главарь шайки. — А насчет твоего отца — паршиво, конечно.