Она думала: «Какое жестокое сравнение — его печаль и счастье моего возвращения! Его чувства и мои чувства — это как цветы и листья на сакуре, которые не могут встретиться друг с другом!»

На оконное стекло налетел мотылек. Ей стало понятно удушливое нетерпение больших ночных бабочек, осыпающих пыльцу со своих крыльев. «Что поделаешь, я чувствую себя так, как чувствую. По крайней мере, мое чувство счастья может подбодрить его».

Госпожа Кабураги посмотрела на диван в стиле рококо, на котором она частенько сиживала с мужем. Просто сидели — ничего более. Их кимоно даже краешком не соприкасались; между ними всегда была установленная дистанция. Вдруг в ее глазах возникло чудовищное видение — ее муж и Юити обнимаются. У нее похолодели плечи.

То, что она увидела по случайности в щелку, без сомнения, было вполне невинно. Вот если бы она стала свидетелем их обоюдного всецелого счастья в тот момент, когда ее не бывает! Вероятно, что именно такие дерзостные желания частенько приводят к злополучным последствиям…

Сейчас госпожа Кабураги осталась наедине с Юити в этой самой комнате. Она заняла то место, где было возможно счастье. Вместо счастья была она. Ее по-настоящему проницательный ум быстро очнулся в самоочевидной истине, что здесь не было никакой возможности для ее счастья и что Юити никогда не полюбит женщину.

Неожиданно она вновь завела руки за спину и застегнула все пуговички на корсаже, как будто ей стало зябко. Она поняла, что ее кокетство было напрасным. В старые времена, если у нее сзади была расстегнута хотя бы одна пуговица, то это означало, что рядом присутствует мужчина, готовый с радостью застегнуть ее. Если бы сейчас кто-нибудь из ее мужчин, с которыми она прежде водила знакомство, увидел ее скромность, то он не поверил бы своим глазам.

Юити вышел из душа, причесывая волосы. Его влажное и сияющее юношеское лицо напомнило госпоже Кабураги о той кофейне, где она увидела Кёко, когда лицо Юити было мокрым от внезапного дождя.

Чтобы избавиться от нахлынувших воспоминаний, она воскликнула экзальтированным тоном:

— Ну ладно, рассказывай скорей! Ты вызвал меня в Токио, а я до сих пор ничего не знаю.

Юити в общих чертах рассказал о том, что случилось, и попросил о помощи. Она быстро схватила суть проблемы, из чего следовало, что от нее требовались неотложные меры, чтобы каким-то образом поколебать достоверность этого письма. Госпожа Кабураги сразу же приняла отважное решение — она твердо пообещала нанести завтра короткий визит в дом Минами. И выпроводила Юити. Ее более или менее заинтриговала вся эта история. Врожденный дух аристократизма и дух проституции органично уживались в ее самобытном характере.

На следующее утро в десять часов семья Минами привечала нежданную гостью. Ее проводили в гостиную на втором этаже. Вышла мать Юити. Госпожа Кабураги сказала, что хотела бы повидать также Ясуко. Только Юити оставался в своем кабинете, чтобы не мешать им, как бы по просьбе самой гостьи.

Госпожа Кабураги в фиолетовом платье, несколько полноватая, была улыбчива, так спокойна и предупредительна, что бедная матушка Юити, перепуганная оттого, что ей придется снова выслушивать дурные слухи, поникла духом.

— Прошу извинить, нельзя ли вентилятор… — сказала гостья.

Ей подали ручной веер. Лениво обмахиваясь веером, она поглядывала на Ясуко. Со времени прошлогоднего бала обе женщины оказались лицом к лицу впервые. «Это же естественно, если бы я приревновала к ней», — подумала госпожа Кабураги. Ее сердце, однако, ожесточилось, и, возможно, поэтому она питала к этой молодой красивой женщине только презрение.

— Меня вызвал телеграммой Ютян. Вчера вечером я все разузнала об этом странном письме. Вот почему я приехала к вам сюда спозаранку. Из письма стало ясно, что это касается также господина Кабураги.