— Вы работаете?

Глаза у госпожи Минами округлились. Это было немыслимо, чтобы такая женщина, олицетворение расточительства, еще и работала!

Госпожа Кабураги поспешно призналась:

— После того как я уехала в Киото, я начала работать брокером импортных автомобилей. А недавно стала независимым брокером.

Только здесь она не лгала. За последнее время госпожа Кабураги приобрела коммерческую сноровку, покупая импортные автомобили за 1 300 000 иен и перепродавая их за 1 500 000 иен.

Ясуко забеспокоилась о ребенке и поднялась с места. Мать Юити, которая до сих пор хорохорилась в присутствии невестки, упала духом. Она не знала, что за женщина сидит напротив нее — враг или друг? Ни к кому не обращаясь, вдова Минами задавалась вслух вопросом:

— Ума не приложу, что же мне делать? Я больше волнуюсь за невестку, чем за себя…

Госпожа Кабураги заговорила холодно и невозмутимо:

— Я пришла сюда сегодня, чтобы разрешить одно дело. Считаю, что вам и Ясуко было бы лучше узнать правду, нежели жить с этим письмом на душе. Я и Юити собираемся в путешествие на два или три дня. Между нами нет никаких серьезных любовных отношений, так что Ясуко не нужно ни о чем тревожиться.

Госпожа Минами склонила голову перед определенностью этого высокомерного благоразумия. В любом случае было трудно оспорить благородство госпожи Кабураги. Вдова отказалась от своих материнских привилегий. Ее интуиция подсказывала ей, что в этой женщине было больше материнской заботливости, чем в ней самой, и она не обманывалась. Она не заметила, что ее напутствие прозвучало комично:

— Умоляю вас, поберегите Юити!

Ясуко склонилась над спящей Кэйко. В последние дни ее мир рухнул с грохотом и разбился вдребезги. И как всякая мать, инстинктивно прикрывающая во время землетрясения дитя собственным телом, она постоянно молилась о том, как оградить ребенка от катастрофы и погибели. Ясуко теряла почву под ногами. Она была как одинокий обезлюдевший остров, разъедаемый со всех сторон бурными океанскими волнами.

Она почти не чувствовала унижения; над ней нависло нечто огромное и сложное, пуще позора. От боли у нее сперло дыхание… После происшествия с подметным письмом Ясуко еще сохраняла душевное равновесие, когда решила не верить содержанию этого письма, и вот теперь эта боль стала разрушительной… Пока она слушала откровенные признания госпожи Кабураги, в ней, в сокровенной глубине ее души, несомненно, происходила какая-то метаморфоза, но сама она не догадывалась об этом преображении.

Ясуко слышала голоса свекрови и гостьи, когда спускалась по лестнице. Она подумала, что госпожа Кабураги уже уходит, и пошла вниз, чтобы попрощаться с ней. Визитерша еще не собиралась уходить. Она услышала голос свекрови и заметила сквозь бамбуковые шторы, как гостью провели в кабинет Юити. «Она шастает по моему дому, как у себя», — фыркнула Ясуко.

Вскоре свекровь вышла из кабинета Юити, уже одна. И присела рядом с невесткой. Не сказать, что лицо у нее было бледным; напротив даже, от возбуждения щеки ее зарделись. На улице полыхало солнце, а в комнате было сумрачно.

Они помолчали немного. Потом свекровь сказала:

— И ради чего она пришла сказать все это? Не ради франтовства и не ради потехи, конечно. Это уж точно!

— Видать, она крепко любит Ютяна!

— Да уж! По меньшей мере.

В этот момент в сердце старой женщины, невзирая на приязнь к невестке, родилось что-то вроде облегчения, а то и гордости. Если бы ее поставили перед выбором — верить письму или верить заявлению госпожи Кабураги, то она без колебания выбрала бы последнее. То, что ее красивого сынка домогается противоположный пол, с точки зрения ее морали считалось добродетелью.