— Об этом сообщили в утреннем выпуске «Ле Жур», — ответил Филипп Дюбушерон.

Герцог издал восклицание, выдававшее его крайнее неудовольствие.

— Я давно подозревал, что один из слуг в доме продает в газеты сведения обо мне. Сейчас я в этом просто уверен! Только сегодня утром прислуга узнала, когда я прибываю.

— Я чрезвычайно рад видеть вашу светлость, — поспешно произнес Филипп Дюбушерон. — И у меня есть кое-что, что, я уверен, может вас заинтересовать.

— Я догадался! — воскликнул герцог. — И что же это?

— Последняя картина, написанная Джулиусом Торо перед смертью!

Это было неправдой, потому что картина была написана почти два года назад, когда Торо еще не начал так много пить, но Дюбушерон добился желаемого эффекта.

— Перед смертью? Я и не знал, что Торо умер! — воскликнул герцог.

— Он умер неделю назад от недуга, обычного для наших лучших художников.

— От злоупотребления абсентом? — вопросил герцог.

— Именно.

Произнося это, Дюбушерон разворачивал картину, принесенную им из студии Джулиуса Торо.

Он поднял ее и, показывая герцогу, думал, что это, пожалуй, лучшая картина из всех, написанных художником. Странно только, что он никак не мог найти на нее покупателя, хотя предлагал ее нескольким американцам и одному итальянцу.

Он установил картину на диване, повернув ее к свету, и герцог, сделав шаг назад, чтобы получше рассмотреть ее, обратил внимание на световые мазки, придававшие необычный вид убогой улице, изображенной на картине.

— Не знаю, что это, — произнес он, как бы разговаривая сам с собой. — Картины Торо оказывают на меня странное действие. Они как бы пытаются мне что-то сказать; если бы я только мог понять что!

Дюбушерон не отвечал.

Он был достаточно умным дельцом, чтобы не навязывать покупателям свое мнение о чем-либо, кроме цены, конечно.

— Сколько вы за нее хотите?

Герцог задал этот традиционный вопрос как-то рассеянно, словно думая в этот момент совсем о другом.

Дюбушерон назвал цифру, вдвое превышавшую сумму, которую он хотел выручить за картину, а герцог ничего не ответил — не согласился и не отказался. Он продолжал смотреть на картину.

Затем, с трудом отведя от нее взгляд, он спросил:

— Какие сейчас самые модные увеселения в Париже? Есть ли новые звезды?

— Есть дама, с которой, пожалуй, вы будете не против встретиться. Хотя бы просто для развлечения.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я говорю об Иветт Жуан. Она довольно неплохая танцовщица, но ее личные качества превосходят ее талант.

— Кажется, я не слышал этого имени.

— Она начала выступать совсем недавно. Она была любовницей герцога д'Альмаре, но он бросил ее, и она сейчас, как говорят артисты, «свободна».

Герцог улыбнулся.

— Иными словами, вы предполагаете, Дюбушерон, что я обращусь к ней с неким предложением, которое, без сомнения, отвергнуто не будет.

— Она развлечет вас самым лучшим образом, пока вы здесь, — ответил Дюбушерон. — Хотя, пожалуй, мне следует вас предупредить, — говорят, что она одна из самых коварных женщин среди представительниц этой профессии.

— То есть вы предлагаете мне принять вызов, — сказал герцог. — Если окажется, что она так интересна, как вы расписываете, я готов признать, что я — старая собака, которая знает еще не все фокусы и готова научиться новым. Если, однако, мне будет скучно, я думаю, вы все равно ничего не потеряете.

Филипп Дюбушерон подобострастно поклонился.