|
Кто-то, дурачась, свистнул им вслед. Наползало забытье, отдалялись звуки, шумом дождя заполняло двор, гостиницу, номер... Бритвой полоснувший вопль подбросил меня с кровати, и я сидел очумелый до тех пор, пока не понял, где нахожусь и что где-то, скорее всего за окном, кричали. Я кинулся к подоконнику и увидел, как одно за другим зажигаются в гостинице окна. -- Коля, ты что?! -- задушенно взвыл женский голос в скверике. -- Коля, миленький, нельзя! Ко-о-оля, га-ад!.. Меня отпустило: нет, женщину не режут, не грабят. Штангист из соседнего номера с облегчением пророкотал во тьму: -- Эй, Коля! Ты почему такой нехороший? Мотри у меня! У соседей засмеялись и захлопнули створки. Коля, невзирая на непогоду, молча добивался своего. Слышались возня, рвущиеся слова. По ломкому писку и неподдельному испугу догадаться можно было -- попалась в руки Коле совсем еще салага, российская дунька с модным начесом и подрисованными глазами. Доверилась, дала себя увлечь от людей, забыв о коварстве темной весенней ночи, когда кругом мужик голодный рыщет -- он мигом увлечет и скушает. Коля представился мне вербованным бродягой с наколкой во всю грудь: "Умру за горячую любовь!" -- Дура! Так ей и надо! -- объявила по двору сторожиха. В гостинице как по команде погасли остальные окна. -- Я-а-а-а вот ва-ам! Й-я-а вот вас! -- постучала на всякий случай палкой по крыльцу сторожиха. Я был уверен, что сторожиха спугнула парочку, да и сыро на дворе, дождь. Какая тут может быть любовь? И вообще все это ерунда по сравнению с трудностями жизни -- рукопись вон на столе белеет, ждет, проклятая. Надо готовиться к завтрашней работе, отдыхать, набираться сил. Но сон отлетел. И дождь вроде бы кончился. За окном все звуки были внятны, отчетливы и чисты, слышно даже, как сторожиха чиркнула спичкой. И в этой, омытой дождем тишине, раздался смятый, обреченный уже голос: -- Коля! Да отпусти ты меня, ради Бога! -- Ясно угадывалось: просьба лишняя, бесполезная и говорится она на всякий случай, для самоутешения. "Ну и Коля! -- завистливо подумал я. -- Боец!" Вскрик, еще более острый и отрешенный, прервал мои размышления. Будто погружаясь в студеную воду с головой, в ознобе и страхе еще раз прорыдала девушка: "КоляКоля! Ах, Господи!.." Она еще пыталась защититься, оградиться словами от неизбежного, но все оборвалось погибельным стоном, за которым и в котором угадывалась вековечная усталость и облегчение живого существа, обреченного пройти через неизбежную боль, униженность и муки к успокоению плоти и продлению рода. -- Еще одна девичья душа отлетела, -- длинно и шумно вздохнула сторожиха, -- бабой-страдалицей больше на свете стало. |
