— Да уж, стрельбы на моем веку хватило, — уверенно подтвердила старушка.

— Но есть у него рассказ про медвежонка. Один американец…

— Давай-давай, сынок, про медвежонка. Я уж чувствую, что мне понравится.

— …остановился в доме своего приятеля. И тут такое дело. Вдруг в его комнате…

Игнат открыл заложенную страницу.

— «…Из-за топчана стало появляться что-то похожее на огромную муфту. Наконец оно совсем вылезло… Трудно представить себе что-нибудь потешнее этого медвежонка, когда он медленно поднял на меня удивленный взгляд своих маленьких глазенок. Задние лапы у него были настолько длиннее передних, что при ходьбе то и дело путались и лезли вперед. Он опрокидывался, натыкаясь на свой остренький добродушный носик, и, невольно кувыркнувшись, каждый раз поднимал голову с видом полнейшего недоумения».

— А откуда он взялся-то? — спросила заинтересовавшаяся прабабка. Смешного она пока не слышала. Но держалась наготове.

— Ну, старатели его из-под убитой медведицы вынули. И забрали к себе на прииски, чтоб не погиб. Ну, слушай дальше: «Он был еще так мал, что почти человеческие ступни его были нежны, как у ребенка. Кроме стальных голубых коготков, наполовину скрытых в пальцах, во всем его толстеньком тельце не было ничего твердого». Ба, ты слушаешь или не слушаешь? Кому я читаю-то?

— Слушаю, слушаю. А чего ж я еще-то делаю? Голубые коготки… Ума рехнуться.

— «…Когда рука погружалась в его шерстку, вы испытывали какое-то сладостное чувство. На него прямо нельзя было наглядеться, гладить его было очень приятно, а возиться с ним можно было без конца».

Прабабушка не смеялась, но на лице ее читалось полное расслабление и удовольствие. А физиономия правнука, наоборот, была серьезной и напряженной.

Дело в том, что книжек, подряд смешных от первых строк до последних, не так-то много, а может, и вообще нет. Поэтому в каждой ему приходилось выискивать смешные страницы, а то, что между ними, — коротко и толково пересказывать. А это — каждый знает — совсем не просто. Игнаша сначала читал книжку, делал закладки в нужных местах, потом просматривал еще раз. Если любишь свою бабушку — это еще не самое тяжелое дело.

— И вот человек этот навозился и наигрался с Малышом — это такое имя у медвежонка, — а на другой день ему уезжать. Хозяин медвежонка — его приятель, Дик Сильвестр. Он ужасно любил своего Малыша! Даже спрашивал — не в шутку, имей, ба, в виду, а серьезно: «Говорят, он похож на меня. Не находишь?»

В общем, этот медвежонок так въелся в душу обоим, что тот, который с ним играл, — понятно, ба? — он накануне отъезда берет со своего приятеля клятву. Поклянись, говорит, если тебе когда-нибудь придется расстаться с Малышом, медвежонок перейдет ко мне. Ну тот, конечно, клянется. Только говорит так: «О смерти мне думать еще рано, а кроме смерти не знаю, что может нас разлучить».

— Ишь, как прикипел к косолапому, — откомментировала прабаба.

— И вот через два месяца приходит в Сан-Франциско письмо от этого Дика. Пишет: «Фрэнк! Ты помнишь наш уговор насчет Малыша? Ну так считай, что я на ближайшие полгода умер или отправился туда, куда медвежатам хода нет, — на Восток».

— А чего это такое за Восток, куда с медвежатами-то нельзя? — вдруг заинтересовалась старушка.

— Восток Америки, ба, — это на берегу Атлантики. Его еще называют Новая Англия. Туда в основном англичане переселялись — ну, такие рес-пек-та-бельные люди.