И Лизавета ее обнимала и прижимала к себе… А не согревала.

Чуть что — Таня в слезы.

А по радио — возьми да опять — поставят эту…

All the leaves are brown

And the sky is gray…

И снова слезы катятся из глаз…

Лизавета с удовольствием возилась с мальчишками и иногда укатывала с ними на полдня куда-нибудь в дельфинарий или Диснейленд.

Чтобы сестрица могла посидеть одна со своими мыслями.

Татьяна вообще-то и верила, и не верила.

Ну, как же не верить, если все газеты, все каналы местного ти-ви. Все кричали и орали, что ее муж растратчик и педофил… И более того, и того более, когда она сама его спросила!

Разве он сам не сказал, что это правда?

Но она все же что-то чувствовала!

Она чувствовала, что Паша что-то скрывает!

И потом, ну никак не мог он этого…

Пятнадцатилетняя девочка-латина..

Полтора миллиона казенных денег…

У нее были дурные мысли, нанять частного сыщика, чтобы он порылся в этом деле и разузнал бы ну хоть чуточку какую правды!

Она сказала об этом Лизавете.

А потом сказала одному из Саймонов… Но тот не одобрил, причем с таким видом, будто она сказала какую-то неприличную ерунду.

Саймонам вообще что-то явно было известно, но они как рыбы молчали.

Миссис Розен, все будет хорошо!

От горя и стыда безделье стало донимать ее с особенной силой.

И даже переезд семейства из стеклянного дворца на Пасифик-Элли драйв в южную часть побережья Фриско-Бэй наводил на мысль, что десять миль ближе к Голливуду для артистки — это символический первый шаг.

Посоветовавшись с Лизаветой, Татьяна съездила в модную арт-студию, сделала несколько снимков, и по Интернету разослала их вместе с обширным резюме по адресам всех известных и малоизвестных киностудий.

Авось?

Чего в нашей жизни не бывает!

Таня тяготилась не только бездельем.

Трудно было и переживать нахлынувшее одиночество.

По-бабски трудно.

И уже даже крыша порой просто ехала — съезжала.

Как-то заплутав под пилонами знаменитого моста Голден-Гейт, она остановила свой «шеви-вэн» возле ресторанчика с совершенно невозможным вызывающим названием — Great American Food and Beverage Company… <Великая Американская Компания Еды и Напитков (или «Компания Великой Американской Еды и Напитков»)>. Ресторанчик собственно представлял со бой большой выбеленный цинком алюминиевый сарай с барной стойкой и дюжиной столиков.

Таня зашла выпить долларового кофе… Этого смешного местного напитка…

Как забавно было ей сравнивать…

Питерский «Сайгон» ее юности. Угол Невского и Владимирского. И кофе в третьей коффи-машин от входа… Они с ребятами всегда вставали к третьей машине, там варила кофе женщина лет сорока — сорока пяти. Ее, кажется, звали Стелла. И кофе этот был просто восхитительным.

Стелла варила и простой за шестнадцать копеек, и двойной за тридцать две, и тройной, если кто просил… И варила его с пенкой, такой ароматный!

А потом…

Кофе в Кении!

Кофе в Эквадоре!

Кофе в Италии, наконец!

А в этой Америке…

За доллар тебе здесь наливают светло-коричневую бурду из фаянсового кувшина. Варят на кухне, а официантка приносит и разливает.

В Питере они с ребятами всегда брезгливо корчили гримасы, если в кафе или закусочной им предлагали такой кофе… За десять копеек из бачка с крантиком…

А здесь — в Америке — все пьют эту бурду и прославляют Бога.