|
Это окончательно привело Муре в дурное настроение. Он стал ругать священников: уж всегда то они скрытничают; замышляют такие каверзы, что и сам чорт в них не разберется; прикидываются такими скромниками, что на людях и умываться не станут. В конце концов он стал даже жалеть, что сдал квартиру этому аббату, которого совсем не знал. – Ты в этом тоже виновата, – сказал он жене, вставая из за стола. Марта хотела было возразить, напомнить ему вчерашний разговор, но, подняв глаза, лишь взглянула на него и промолчала. Между тем он, против своего обыкновения, не решался выйти из дому. Он ходил взад и вперед из столовой в сад, всюду заглядывал, ворчал, что вещи валяются как попало, что в доме беспорядок; затем стал ругать Октава и Сержа за то, что они на полчаса раньше, чем следовало, ушли в коллеж. – Разве папа сегодня никуда не уйдет? – шепнула Дезире на ухо матери. – Он все будет привязываться к нам, если останется дома. Марта велела ей замолчать. Вдруг Муре заговорил о том, что ему в этот день надо покончить с одним делом. Никогда у него нет минуты свободной, он даже не может денек отдохнуть, когда этого хочется. И он ушел, сильно раздосадованный тем, что не может остаться дома и подглядывать за своими жильцами. Вечером, вернувшись домой, он не мог сдержать своего любопытства. – А что аббат? – спросил он, не успев еще снять шляпы. Марта сидела на своем обычном месте, на террасе, и работала. – Аббат? – повторила она с некоторым удивлением. – Ах, да, аббат… Я его не видела; должно быть, как нибудь устроился. Роза сказала, что им привезли мебель. – Вот этого то я и боялся! – вскричал Муре. – Мне следовало быть при этом дома; ведь мебель – это своего рода гарантия… Я так и знал, что ты не сдвинешься с места. Очень уж ты недогадлива, моя милая. Роза! Роза! Когда Роза явилась, он спросил ее: – Нашим жильцам привезли мебель? – Да, сударь, в маленькой тележке. В тележке Бергаса, рыночного торговца, – я узнала ее. Не больно то много было этой мебели, скажу прямо. Старуха Фожа шла за нею. При подъеме на улицу Баланд она даже помогала возчику толкать тележку. – Вы все таки видели мебель? Что там было? – Еще бы! Я встала у самых дверей. Они всю пронесли мимо меня, и старухе, по моему, это не очень то понравилось. Дайте вспомнить… Сначала пронесли железную кровать, потом комод, два стола и четыре стула… Вот и все… И мебель то не новая. На мой взгляд, и тридцати экю не стоит. – Надо было сказать хозяйке; мы не можем сдавать квартиру при таких условиях… Сейчас же пойду объяснюсь с аббатом Буретом. Он уже собирался уходить, взбешенный, когда Марта остановила его, сказав: – Послушай, я и позабыла… Они уплатили за полгода вперед. – Как! Уплатили? – чуть не сердито произнес он. – Да, приходила старуха и дала мне вот это. Она порылась в своем рабочем столике и передала мужу семьдесят пять франков монетами по сто су, аккуратно завернутыми в обрывок газеты. Муре, ворча, пересчитал деньги. – Ну, раз они уплатили, то пусть себе как хотят… А все таки они странные люди. Не всем, разумеется, быть богатыми, это понятно, но если у тебя ни гроша, это не резон напускать на себя таинственный вид. – Вот что еще я хотела тебе сказать, – продолжала Марта, увидев, что он успокоился: – старуха спрашивала, не можем ли мы одолжить им складную кровать; я ей ответила, что она нам не нужна и они могут пользоваться ею сколько угодно. – Ты хорошо сделала; надо быть любезными с ними. Я уже тебе говорил: мне противно в этих проклятых попах только то, что никогда не поймешь, что у них на уме и чем они заняты. Вообще же говоря, среди них часто встречаются очень достойные люди. |
