|
– Ну и чорт с ним! Не стану его будить, – проговорила она, поднимаясь наверх. – Пусть хоть вывихнет себе шею, если ему это нравится. Около полуночи все в доме крепко спали, когда во втором этаже послышались крики. Сначала это были глухие стоны, перешедшие скоро в настоящие вопли, хриплый и приглушенный зов жертвы, которую режут. Аббат Фожа, внезапно разбуженный, позвал мать. Та, наскоро надев юбку, постучалась в дверь к Розе, говоря: – Идите скорее вниз! Кажется, убивают госпожу Муре. Между тем крики усиливались. Вскоре весь дом был на ногах. Показалась Олимпия в накинутом на плечи платке, за ней Труш, только что вернувшийся домой немного навеселе. Роза, в сопровождении остальных жильцов, спустилась во второй этаж. – Отворите, отворите, сударыня! – кричала она вне себя, стуча кулаками в дверь. В ответ послышались только глубокие вздохи, потом падение тела, и на полу как будто завязалась борьба среди опрокинутой мебели. Глухие удары потрясали стены; из за двери неслось такое жуткое хрипение, что аббат Фожа с матерью и Труши переглянулись, бледнея от ужаса. – Это муж убивает ее, – прошептала Олимпия. – Наверно; ведь он настоящий дикарь, – поддержала ее кухарка. – Когда я поднималась к себе, я видела, как он притворялся, будто спит. Он готовил расправу. И снова забарабанив изо всех сил обоими кулаками в дверь, она крикнула: – Отворите, сударь! А то позовем полицию, если вы не откроете… Ах, мерзавец, он кончит на эшафоте! Вопли возобновились. Труш уверял, что негодяй режет бедняжку, как цыпленка. – Тут стуком ничего не добьешься, – сказал аббат Фожа, подойдя ближе к двери. – Пустите ка. Он уперся своим могучим плечом в дверь и медленно, непрерывным усилием выломал ее. Женщины ворвались в комнату; глазам всех присутствующих представилось необычайное зрелище. Посреди комнаты, на полу, лежала Марта, задыхающаяся, в разорванной рубашке, вся в царапинах и синяках. Распустившиеся волосы ее обвились вокруг ножки стула; руки, как видно, с такой силой вцепились в комод, что он очутился возле самой двери. В углу стоял Муре, держа в руке подсвечник, и с бессмысленным видом смотрел, как Марта извивалась на полу. Аббату Фожа пришлось отодвинуть комод. – Вы зверь! – закричала Роза, грозя кулаком Муре. – Так надругаться над женщиной!.. Он бы ее прикончил, если бы мы не подоспели вовремя. Старуха Фожа и Олимпия засуетились возле Марты. – Бедняжка, – прошептала первая. – У нее было предчувствие нынче вечером; она так боялась. – Где вам больно? – спрашивала другая. – У вас ничего не сломано?.. Плечо совсем синее, и огромная ссадина на колене. Успокойтесь, мы с вами, мы вас защитим. Марта теперь только всхлипывала, как ребенок. Пока обе женщины осматривали ее, забыв о присутствии мужчин, Труш вытянул шею, искоса поглядывая на аббата, который совершенно спокойно приводил в порядок мебель. Роза помогла уложить Марту в постель. Когда ее уложили и расчесали ей волосы, все постояли еще минутку, с любопытством оглядывая комнату и ожидая разъяснений. Муре продолжал стоять все в том же углу, не выпуская из рук подсвечника, словно окаменев от этого зрелища. – Уверяю вас, – пролепетал он, – я ничего ей не сделал, я ее и пальцем не тронул. – Ну да! Вы уже целый месяц только и дожидались случая, – вне себя крикнула Роза. – Мы это отлично знаем, мы за вами следили. Бедняжка чуяла, что вы ее поймаете. Лучше уж не лгите, не доводите меня до крайности. Две другие женщины, не считая себя вправе говорить с ним таким тоном, бросали на него угрожающие взгляды. – Уверяю вас, – повторил Муре кротким голосом, – я не бил ее. Я хотел лечь спать и уже повязал фуляром голову. Но когда я дотронулся до свечки, стоявшей на комоде, она проснулась и вскочила, вытянула руки и стала кричать, колотить себя кулаками по голове, царапать себе тело ногтями. |
