|
Г жа де Кондамен, со своей стороны, дала понять Мафру, что император не прочь наградить его орденом, а доктору Поркье категорически обещала подыскать подходящее место для его оболтуса сына. Особенной же любезностью отличалась она во время интимных послеобеденных собраний в садах. Лето подходило к концу; г жа де Кондамен появлялась в легких нарядных платьях, чуть ежась от холода, рискуя простудиться, чтобы только показать свои обнаженные плечи и победить последние остатки совести у друзей Растуаля. В сущности говоря, вопрос о выборах решался в тенистой аллее сада Муре. – Ну что же, господин супрефект, – с улыбкой сказал однажды аббат Фожа, когда оба кружка были в сборе, – близится генеральное сражение. В своей компании они часто посмеивались над политической борьбой. Обмениваясь в саду или где нибудь в закоулках дружескими рукопожатиями, они на людях готовы были растерзать друг друга. Г жа де Кондамен бросила выразительный взгляд на Пекера де Соле, который, поклонившись со свойственным ему изяществом, выпалил единым духом: – Я не выйду из своей палатки, господин кюре. Мне удалось убедить его превосходительство, что в прямых интересах Плассана правительству следует воздержаться от вмешательства. Официального кандидата не будет. Де Бурде побледнел. Он заморгал глазами, и руки его затряслись от радости. – Официального кандидата не будет! – повторил Растуаль, сильно взволнованный этой неожиданной новостью и совершенно забыв об осторожности, которую он до сих пор соблюдал. – Нет, – продолжал Пекер де Соле. – В городе имеется достаточно почтенных людей, и он достаточно вырос, чтобы сам мог избрать своего представителя. Он слегка наклонился в сторону де Бурде, который поднялся и пробормотал: – Конечно, конечно… Тем временем аббат Сюрен затеял игру в «горящую тряпку». Барышни Растуаль, сыновья Мафра, Северен с увлечением принялись искать «тряпку», которую изображал свернутый в комочек носовой платок молодого аббата, куда то им запрятанный. Молодежь стала кружиться вокруг группы солидных особ, в то время как аббат Сюрен фальцетом выкрикивал: – Горит! Горит! Анжелина нашла «тряпку» в оттопыренном кармане доктора Поркье, куда ее ловко засунул аббат Сюрен. Все долго смеялись, найдя выбор этого тайника преостроумной шуткой. – У Бурде теперь появились шансы на успех, – сказал Растуаль, отводя аббата Фожа в сторону. – Это крайне досадно. Я сам, конечно, сказать ему этого не могу, но мы за него голосовать не будем; он слишком скомпрометировал себя как орлеанист. – Посмотрите ка на вашего Северена, – воскликнула г жа де Кондамен, врываясь в разговор. – Какой он еще ребенок! Он спрятал платок под шляпу аббата Бурета. И тут же, понизив голос, она добавила: – Кстати, поздравляю вас, господин Растуаль. Я получила письмо из Парижа, в котором меня уверяют, будто видели имя вашего сына в списке чиновников министерства юстиции; кажется, его назначают помощником прокурора в Фаверол. Председатель поклонился, покраснев от удовольствия. Министерство не могло ему простить избрания маркиза де Лагрифуля. С этого времени он, словно преследуемый злым роком, никак не мог ни пристроить своего сына, ни выдать замуж дочерей. Он не жаловался, но так поджимал губы, что все было понятно без слов. – Итак, – продолжал он, стараясь скрыть свое волнение, – я говорил вам о том, что Бурде опасен; с другой стороны, он не уроженец Плассана и не знает наших нужд. В этом отношении он ничем не лучше маркиза. – Бели господин де Бурде будет настаивать на своей кандидатуре, – заявил аббат Фожа, – республиканцы соберут значительное количество голосов, что приведет к самым неприятным последствиям. Г жа де Кондамен улыбнулась. Заявив, что она ничего не понимает в политике, она отошла. |
