В палатку вошел плотный мужчина в годах, в сером дорогом костюме. Его большая лысина на голове сразу заблестела в свете ярких ламп.

– А, вот ты где, мой дорогой, – он подошел к премьер-министру. – Что здесь у вас происходит?

Моше Шамон пожал плечами:

– Ничего особенного, боремся с палестинскими террористами. Они окопались в мечети и жаждут нанести нам смертельный удар! – премьер-министр небрежно махнул рукой в сторону исламской святыни.

– Но почему вы начали операцию без согласия Кнессета? Это все-таки прерогатива депутатов.

– Время, Исса, время! Пока вы соберетесь, будете много спорить, умничать, может произойти нечто страшное. Ты, конечно, как спикер можешь многое, но сам понимаешь, твои болтуны любое дело затянут на неделю и даже, возможно, месяц. А медлить нельзя, сейчас здесь решается судьба мира.

– Отведите войска, господин премьер-министр. С террористами пусть разбирается наша разведка! – генеральный прокурор отодвинул в сторону председателя Кнессета. – Ваши байки рассказывайте экзальтированным барышням, начитавшимся фантастики, но не нам.

В это время во дворе мечети раздался страшный грохот.

– Ну вот, доигрались! – воскликнул Мэир Кахана и первым бросился к выходу.

***

Бен-Аарон открыл потайной вход и оказался вместе с Овадьей в небольшой пещере, которую сразу осветило мягкое сияние, однако источника свечения не было видно, свет наполнял комнату каким-то непостижимым образом. В центре на невысоком выступе располагалась гранитная плита, на которой были высечены странные иероглифы. Менахем присмотрелся. Это были те самые надписи, которые он видел в мечети во время вскрытия полов. Молодой человек как завороженный направился к плите, стараясь лучше разглядеть нанесенные на ней надписи. Мягкое свечение в пещере начало мигать, в замкнутом пространстве вспыхнул загадочный ослепляющий огонь, он вспышкой пронесся по пещере. Бен-Аарона отбросило в сторону и прижало к холодной стене. Он хотел что-то сказать, но почувствовал неодолимую слабость, язык его не слушался, неведомая сила сковала его, не позволяя вмешиваться в происходящие события. Овадья приблизился к плите и завороженно протянул к ней руку. Старик не находил в себе сил даже пошевелить пальцем и издать хоть какой-либо звук, в испуге закрыл глаза.

Белый испепеляющий огонь заполонил грот. Он был настолько ярким, что в его свете не было видно ничего. Но Менахем не чувствовал боли, в его глазах стояли только иероглифы, которые магическим образом манили к себе. Руки сами потянулись к плите и, несмотря на всю ее массивность и тяжесть, с легкостью отодвинули ее в сторону. Еще одна яркая вспышка озарила грот. Она ослепила Бен-Аарона. Старик упал на колени, склонив голову к самому полу, в испуге едва шевеля губами, он стал читать молитву, обращаясь к Богу с мольбами о прощении, полностью пораженный благоговейным страхом.

Овадья не видел ничего перед собой, его руки продолжали тянуться дальше к горящей ярким огнем поверхности. В ушах раздались непонятные слова, сказанные мягким, до боли знакомым голосом. Вдруг стало так тепло на душе, он словно ощутил себя в детстве, окутанным вниманием и любовью, вернувшимся туда, куда попасть уже было невозможно. Пред ним предстала мать, ее теплые руки, которые нежно обнимали его голову, ласково перебирая темные кудри, внимательные и добрые глаза отца, улыбка еще нестарого деда. Слезы потекли по щекам молодого человека, от блаженного умиления он, казалось, стал таять. Руки инстинктивно тянулись дальше. На крышке он нащупал странные фигуры с острыми крыльями, но они не вызвали у Менахема никакого интереса, он заметил только, что они были горячими, поэтому коснулся их слегка, кончиками пальцев. Его руки уже начали нащупывать отверстие, ведущее к тайне источника огня. Шепот в ушах стал звучать громче, но слов все еще было не различить.