Сидел у него за решеткой, правда, Хенрик Вензел, но комиссар чувствовал, что рано еще почивать на лаврах, и очень нервничал.

Теперь он искал ревматика. Разумеется, из-за дурацкого камфорного масла. Допрошенный на предмет упомянутого масла и вообще ревматизма, Шрапнель клялся на чем свет стоит, что ревматизма у него никогда в жизни не было, нет и, даст Бог, не будет. Семья, знакомые и домашний врач подтвердили: печень — да, давление тоже, но ревматизм — ни в коем случае. Он же, Шрапнель, камфорного масла в жизни не видел и даже не слышал о таком.

В доме Шрапнеля и в самом деле не было обнаружено и следов наличия камфорного масла. И даже фотограф вынужден был это подтвердить, хотя во время обыска он изо всех сил нюхал и направо и налево, а все без толку.

А кроме того, искали обезьяну. И даже дорожная полиция по доброте душевной согласилась поглядывать на проезжающие и стоящие серые «пассаты» в поисках талисмана. Жалко им, что ли? Всего один взгляд.

Очень много времени заняло у следователя установление алиби у всех подозрительных лиц, причастных к делу. Оно отнимало столько сил, что комиссар уже начинал сомневаться, а так ли это важно… Нет, добросовестность заставила довести дело до конца. Обе подозреваемые дамы, не имевшие алиби, оказывается, все же были кое-кем замечены.

Ту, что пошла к гадалке на Саской Кемпе, видела парочка влюбленных, спрятавшаяся в гуще зеленой изгороди у дома гадалки. Парочка, кстати несовершеннолетняя, долго наблюдала за несуразной теткой, сначала толкнувшейся в двери дома гадалки, а потом обежавшую вокруг ее дома. Странная какая-то, не знает, что по воскресеньям гаданье неправильное. Это на полном серьезе объяснила девочка мальчишке, которому такие тонкости были до лампочки. И только благодаря тому, что затронутый несовершеннолетними влюбленными вопрос потом вызвал в школе оживленные дебаты о черной и белой магии, а их случайно услышала классная руководительница, неудачливая гадалка получила свое алиби.

А излишне подвижная дама по непонятным причинам попыталась скрыть свое пребывание в самых разных и весьма контрастных местах. А именно — сначала в костеле, затем в весьма гнусной забегаловке, где к ней попытались подъехать два подозрительных типа, очень и даже очень не склонных к общению с полицией. Когда же их маленько поприжали — признались, разлетелись к бабенке, но та их отшила, и у нее наверняка не было с собой никакого цветочного горшка. Более понятной оказалось попытка подозреваемой отрицать свое присутствие в самом конце улицы Пахоцкой, но там она издалека увидела полицейские машины и сразу же сбежала.

Значит, дамы отпали. Остался Майда, который ссылался на прогулки для здоровья. Невозможно, чтобы в густонаселенном городе, пусть даже и на его окраине, человека никто не заметил, разве что этот человек прилагал все усилия остаться незамеченным. Может, он крался на цыпочках? Полз по-пластунски? В исполнении Майды такое представлялось сомнительным.

Комиссар оказался в безвыходном положении и уже готов был пойти на компрометацию перед судом, выставив в качестве кандидата в убийцы Хеню, или вытащить на всеобщее обозрение спящего кретина, когда его буквально спасла Кася Сажницкая, со дня на день ожидавшая родов. Добрым ангелом слетела она к измученному комиссару, а если быть точной, позвонила ему по телефону.

— Нашла я твой отпечаток, — заявила она. — Приходи — сам увидишь. И поторопись, у меня такое ощущение, что завтра я уже выхожу из строя.

Забросив все дела, Вольницкий помчался к Касе.

Та сочла нужным напомнить комиссару, почему она так рьяно взялась ему помогать:

— Ты знаешь, почему я взялась за это дело, я говорила тебе — у меня слабость к демоническим мужчинам.