Вольницкий хищно оглядел стол, покрытый аккуратно разложенными бумажонками. Кася любила порядок, и сейчас она разложила все нужное разделив его на две части. Одна сторона стола была покрыта фотографиями разного рода следов, обнаруженных на месте преступления, вторая содержала все обнаруженные техниками отпечатки пальцев. Техники же предпочли аккуратно и систематично выполнять все просьбы Каси и снять все отпечатки до единого, чем попадаться на глаза ошалевшему от лавины работы следователю. Вот и старались не встречаться с ним, дескать, со своим делом никак не управятся.

На преступной стороне стола резко выделялось одинокое изображение единственного отпечатка, под которым было написано: «Единственный четкий отпечаток Снят с куска фаянсового предмета, которым разбили голову покойного».

На той стороне, где лежали подозреваемые, Кася так же аккуратно выложила набор из десяти пальчиков, выделив один — идентичный тому, с фаянсовой посуды.

В увеличенном виде сходство отпечатков сомнений не вызывало.

— Чье это? — в волнении прохрипел комиссар, не успев еще прочесть подпись: «Отпечатки пальцев Веславы Майды, жены Антония Майды, снятые со стекла журнального столика». Задохнувшись от волнения, он долго молчал.

— Так ты полагаешь, это Веслава огрела покойника? — спокойно поинтересовалась Кася.

Вольницкий очнулся.

— Я ничего не полагаю… то есть такого не предвидел… А у меня там Вензел сидит. Значит, это она?!

— Мне кажется, что все-таки не она, — все так же спокойно ответила Кася.

— Тогда как это понимать? Трогала черепок?

Кася оглянулась. Полку за ее спиной украшал горшок с папоротником.

Взяв его в руки, Кася очень старательно отжала все свои десять пальчиков на его блестящей поверхности.

— Видал? А теперь кто-нибудь в перчатках возьмет этот горшок и разобьет его о человеческую голову. И что, выходит, я убийца?

Вольницкий совсем опомнился, мозг заработал с утроенной скоростью. А Кася продолжала:

— Теперь можешь забирать свой хлам, больше я из него не вытяну. Обрати внимание: Майда — ценный свидетель в растительной сфере, похоже, он заварил всю кашу и своего не упустит. Не знаю, как насчет алиби, вообще ничего больше о нем не знаю, но на твоем месте я бы с ним побеседовала…

Вольницкий и сам удивлялся, что до сих пор этого не сделал. А собственно, почему? Замотался, а потом вцепился в Хеню с его шарфиком. И был счастлив. А ведь кого только он не подозревал! И Гвяздовского, и эту Вивьен, и Сельтерецкую…

И тут понял — все из-за проклятой Габриэлы. Сестры покойника. Очень уж убедительно описывала она девку, которую застала на месте преступления, к тому же явная ненависть ко всем этим бабам и девкам, осаждающим ее дорогого братца, сделала свое дело. И следователь пошел у нее на поводу.

Ну и конечно, сам виноват, нельзя действовать в такой жуткой спешке и поддаваться эмоциям. Чуть и Вандзю не заподозрил, ну а Хенрик — тот не вызывал сомнений. Хотя Вандзя самым наглядным образом доказала свою любовь к шоферу и тем сняла вину с Хени. Ведь Вольницкий сам был свидетелем того, как она бросилась на шею Хени, значит, не так уж тот имел право ее ревновать.

Ладно, надо исправлять ошибки. И комиссар решил немедленно ехать к Майде. Серый «пассат» с обезьянкой ищет весь город, пусть ищут. Найдут или нет, а Майду надо допросить.

Ранним утром Собеслав сообщил, что у Шрапнеля моей зажигалки не обнаружили.