Изменить размер шрифта - +
Мне пришлось ещё раз свериться с адресом, чтобы убедиться, что попал куда надо. Перед домом — ухоженная лужайка, в углу которой возвышалась каменная горка с журчащим фонтанчиком; как выяснилось, горка действительно была сооружена из камней, а не из пистутовского пластика. Одним словом (тем самым, с которым я не смог справиться на последнем диктанте) образцовая лужайка, пример того, какими должны быть уважающие себя лужайки.

У двери лежал коврик с надписью: «Если бы здесь жил ты, ты бы сейчас пришёл домой, а я был бы свободен от долга». Изнутри доносилась музыка. Гитара. Я позвонил, через мгновение дверь открылась. За нею никого не было.

— Привет, Шва.

— Привет, Энси.

Игра света и теней делала моего приятеля практически незаметным на общем фоне комнаты. Мне пришлось похлопать глазами, и только тогда Шва проявился. Непохоже, чтобы он обрадовался моему приходу. Скорее, просто смирился с фактом. Он проводил меня внутрь и представил своему отцу.

Говорят, что яблочко от яблони далеко не падает, но при взгляде на швовского папашу приходило в голову, что в данном случае яблочко укатилось прямиком в апельсиновый сад. В жизни бы не сказал, что этот человек может быть отцом Шва. На нём был белый комбинезон с потёками краски — Шва говорил, что его отец маляр — но сейчас он не занимался своей основной работой; он сидел в гостиной и играл на двенадцатиструнной гитаре. Я имею в виду именно играл, а не бренчал кое-как. В стянутых в конский хвост волосах, поблёскивали седые пряди — того же цвета, что струны его гитары.

Папа Шва не только был очень даже видимым, его нельзя было не заметить.

— Ты уверен, что ты не приёмыш? — спросил я своего друга. Впрочем, сходство черт между отцом и сыном было несомненным, тест ДНК не требовался.

— У нас лица похожи, — сказал Шва, — но всем остальным я по большей части в мать.

При упоминании о матери Шва я невзначай оглянулся — но нигде не было ни фотографий, ни вообще какого-либо признака существования в этом доме женщины.

— Пап, это мой друг Энси.

Мистер Шва как ни в чём не бывало продолжал играть.

— Пап! — повторил Шва, на этот раз чуть громче. Никакой реакции со стороны отца. Шва вздохнул.

— Мистер Шва! — позвал я.

Он немедленно перестал играть и оглянулся в некотором замешательстве.

— О… Должно быть, ты друг Кельвина? — сказал он. — Я сейчас пойду приведу его.

— Пап, я здесь.

— Ты предложил другу что-нибудь попить?

— Энси, ты пить хочешь? — спросил Шва.

— Нет.

— Он говорит, что не хочет.

— Твой друг останется на обед?

— Ага, — сказал я и прошептал Шва: — Я думал, ты сообщил ему, что я приду.

— Сообщил, — подтвердил Шва. — Два раза.

Оказывается, отец Шва отличался поразительной рассеянностью. По всему дому валялись бумажки с напоминаниями. Холодильник, залепленный жёлтыми квадратиками стикеров, походил на Большую Птицу. Все заметки были написаны рукой Шва-младшего. «Среда в школе короткий день», — значилось в одной из них. «В пятницу вечер встреч выпускников», — гласила другая. «СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ НА ОБЕД ПРИДЁТ ДРУГ» — кричала большими жирными буквами третья.

— Он всегда такой был или красок своих надышался? — спросил я, когда мистер Шва вернулся к своей гитаре.

— Несколько лет назад он свалился с приставной лестницы, получил травму головы. Сейчас он поправился, но временами бывает совсем как ребёнок.

— Ух ты, — прокомментировал я.

Быстрый переход