– Н‑неправда, – выдавила Али. Она пыталась рассмотреть лицо в тени капюшона, но все застилали вызванные им видения.

– Неправда? – выкрикнул он. – А это – тоже неправда?

Она увидела в поле мужчину с немецкой овчаркой. Они слушали музыку козлоногого, и, подобно козлоногому, мужчина принялся играть со своим телом. Она увидела его снова в постели с женщиной: он входил в неё сзади, подвывая, как животное. Увидела, как он стреляет в собаку. Увидела, как он набрасывается на её маму, швыряет её на капот машины, срывает одежду. Увидела, как он вставляет себе в рот дуло того самого ружья, из которого застрелил собаку, и нажимает курок. И все время звучала адская музыка, словно гвоздём скребли по школьной доске, и козлоногий стоял за его спиной и ухмылялся, ухмылялся…

– Не… неправда! – кричала она.

Но она знала: правда. Все, что показал ей сейчас человек под капюшоном, – все это было. Она видела, как козлоногий откладывает дудку, погружает пальцы в кровь самоубийцы и с наслаждением слизывает с пальцев красную влагу раздвоенным языком.

Все правда.

– Такие жертвы приносят сатане, – говорил тот, под капюшоном. – Такие и иные. Муки и боль. «Отвергни Дьявола, и он бежит от тебя». Поверь Благой Книге, дитя. «Господь наш – свет, и где пребывает он, там нет тьмы». Там нет места подобному святотатству против жизни.

Теперь она видела старый камень на поляне и деревенских, приплясывающих в кругу под музыку дудочника, которая казалась старинной версией мелодий Томми Даффина. Она узнала Льюиса и Лили – много моложе, чем теперь. Человек, стоявший у камня, держал в руке длинный обоюдоострый нож. Двое подвели быка.

Человек перерезал быку горло и подставил под струю крови большую железную миску. Потом он поднёс кровь камню, у которого снова стояла тайна, но теперь в облике человека с рогами оленя. Глаза его по‑прежнему горели красным огнём, и на протянутой к чаше лапе виднелись длинные когти. Человек начал пить, и струи крови пролились ему на подбородок, на зелёный плащ. А деревенские между тем плясали, и Дудочник наигрывал адский мотивчик.

Правда.

Она увидела пару любовников в лесу и козлоногого, наигрывавшего им, пока они терзали друг друга в горячке страсти. Похоть, горевшая в их глазах, казалась бледным отблеском сверкающих глаз козлоногого, извергавшего на них своё семя.

Правда.

– «Воздержись от телесной похоти, что угрожает душе твоей», – провозгласил человек под капюшоном. – Не это ли чудовище вдохновит тебя, дитя? Допустишь ли к своему невинному телу его безбожную проказу?

– Н‑не…

Воспалённый мозг давал картины одну отвратительнее другой, и Али начала задыхаться. Тошнота подступила к горлу. Она что было силы рвала верёвки, но спасения не было; не было спасения ни из плена, ни от видений, которые человек под капюшоном посылал ей через своё распятие.

– Писание вопрошает: «Если с нами Господь – кто против нас?», и я отвечу тебе: сатана. Взгляни на его деяния, дитя. Неужто ты и теперь обнимешь его? За соитие с ним ты продаёшь свою душу. Повторяй за мной: «Господи, помилуй меня, грешную…»

Али почти не слышала его. Нестройная музыка, адские картины все дальше загоняли её в безумие. «Вы мне лгали! – кричала она тайне, Малли, Льюису. – Вы лгали мне. Вы говорили, он хороший, но вы врали, врали, врали…»

– Имя им легион, – возглашал безликий, – но един Сын Божий! Дитя, прими его как своего спасителя!

Бешеный водоворот мучительных, жестоких видений затянул Али и лишил разума. Она, как за соломинку, цеплялась за слова стоящего перед ней, но при имени Христовом перед ней вставало видение Иисуса, распятого на кресте, корчащегося в муках, с полными боли глазами и в терновом венце, раздирающем лоб.