|
“Надо будет сказать об этом Старику”, - подумал я. Тут М'Кола вздумал подшутить надо мной. Борту у меня так пересохло, что я еле ворочал языком. - Бвана, - сказал М'Кола, когда я выпрямился и откинул голову назад, чтобы расправить шею. - Ну? - Виски? - Он протянул мне флягу. - Ах ты каналья! - сказал я по-английски, а он хихикнул и потряс головой. - Хапана виски? - Дрянь! - сказал я на суахили. Мы двинулись дальше, но М'Кола долго еще тряс головой, очень довольный своей шуткой; вскоре опять пошла высокая трава, и находить след стало легче. Мы прошли все редколесье, которое видели утром с холма, и спустились вниз, где снова попали в высокую траву. Здесь я обнаружил, что стоит мне прищурить глаза, как я вижу примятую траву там, где пробирался зверь, и, к удивлению моего спутника, быстро пошел вперед, не разыскивая больше следов крови. Но скоро мы опять вышли на каменистую почву, поросшую низкой травкой, и находить след стало труднее прежнего. Самец, проходя здесь, терял уже мало крови: видно, солнце и горячий воздух подсушили его раны, и нам лишь изредка попадались теперь мелкие звездчатые брызги на камнях. Гаррик нагнал нас, сделал несколько “драгоценных находок" - пятнышек крови, - потом снова уселся под деревом. Под другим деревом спасался от солнца бедный вандеробо-масай, в первый и последний раз выполнявший обязанности ружьеносца. Под третьим расположился Дед-он был весь обвешан ружьями, и голова антилопы лежала рядом с ним, подобно какому-то черному символу. Мы с М'Кола продолжали медленно и с трудом продвигаться по длинному каменистому склону, потом вышли на соседний луг, кое-где поросший деревьями, пересекли его и увидели длинное поле, с краю усеянное крупными камнями. Посреди этого поля след совсем затерялся, и мы кружили на месте около двух часов, прежде чем снова нашли брызги крови. Отыскал их Дед возле камней, в полумиле от нас. Он пошел туда, рассудив по-своему, куда должен был деваться самец. Да, наш Дед оказался настоящим охотником! Мы очень медленно одолели еще милю по твердой каменистой почве, а потом застряли окончательно. На твердом грунте следов не оставалось, а крови нигде не было. Каждый высказывал свои предположения насчет того, куда направился эверь, но путей было слишком много. Нам не везло. - Ничего не выйдет, - сказал М'Кола. Я сел отдохнуть в тени большого дерева. Здесь я мог расправить усталую спину, мне было прохладно, как в воде, и ветерок холодил кожу сквозь взмокшую рубашку. Я не переставал думать о самце. Лучше бы уж я промахнулся! А то ранил и не сумел выследить. Должно быть, он уходит сейчас все дальше и дальше. Ведь он ни разу не обнаружил намерения повернуть назад. Вечером он издохнет, и его сожрут гиены. Или, еще того хуже, набросятся на живого, перегрызут ему поджилки, потом вырвут внутренности... Первая же гиена, напав на кровавый след, не успокоится, пока не нагонит раненого зверя. Потом она начнет скликать остальных... Я ругал себя последними словами за то, что ранил, но не добил антилопу. Я со спокойной душой убивал всяких зверей, если мне удавалось сделать это без промаха, сразу: ведь всем им предстояло умереть, а мое участие в “сезонных” убийствах, совершаемых каждый день охотниками, было лишь каплей в море. Да, совесть моя молчала, когда я убивал зверей наповал. |
