|
Казалось, сюда зашел чужой человек, жизнь которого была мне непонятна. Его распорядок дня, только в воскресное утро позволявший понежиться в постели, был крайне суров: невзирая на погоду, ровно в десять — поход в деревню, чтобы «посмотреть, что к чему» (хотя, смотри не смотри, в деревне ничего нового не увидишь, во всяком случае, нашим с ним глазом горожанина), покупка в лавке за углом пачки сигарет «Пикадилли» и газеты «Таймс» (которую старик домой не приносил), посещение чайной «Лакомка», где выпивалась чашка кофе с шоколадным бисквитом и прочитывалась от корки до корки газета, а затем ровно в полдень — визит в «Королевскую рать», там полагалось заказать две порции легкого эля «Кураж», поломать голову над кроссвордом и поболтать со «старыми хрычами», хотя о чем шла речь, понять было трудно. Во всяком случае, мне этого сделать не удалось, когда как-то тихим утром, случайно, я сопровождал его на прогулке. Ровно в час пятнадцать — возвращение в «Зеленого человека», холодный ленч у себя в комнате, послеполуденный сон, затем снова кроссворд до победного конца или попытка окончательно его добить, и чтение детективов в газетных приложениях, которые я привозил ему из Ройстона или Больдока. Где-то между шестью и шестью тридцатью — здесь дозволялась маленькая вольность — он появлялся в гостиной, подготовившись принять до обеда первую из двух порций виски и, как я могу предположить, настроившись на беседу, потому что он никогда ничего с собой не приносил, даже кроссвордов. Но и Джойс, и Эми, и я были заняты своими делами, более важными для нас, чем болтовня со стариком, и он опять просил прислать ему вечернюю газету, как сегодня вечером, или просто глазел на стены. Когда я изредка к нему заглядывал и находил его в таком состоянии, мне становилось не по себе: я не мог заставить его читать, усадить за расшифровку акростихов, приказать учить латынь, делать чертежи механизмов, а он сам, по его собственному выражению, скорее бы нафаршировал череп кабачками вместо мозгов, чем стал бы смотреть телевизор.
Сейчас он оглядывал столовую еще более хмуро, чем обычно, стараясь, вероятно, понять, что же в окружающей обстановке вызывает у него самые неприятные ощущения. Его взгляд упал на обеденный стол, и он обвел его глазами. — Гости, — сказал он тоном, далеким от доброжелательности. — Да, у нас Джек и Даяна Мейбари. Фактически они уже… — Знаю, знаю, ты говорил мне утром. Петух да и только, правда? Оригинальничает. Все эти его замашки — «я самый ответственный и квалифицированный главный практикующий врач в нашей проклятой округе, я лучший друг всех и каждого, что ни возьми — все я». Знаешь, Морис, что-то он мне не по душе. Самому хотелось бы относиться к нему иначе, ведь ничего, кроме добра, я от него не видел, как от врача, конечно. Здесь его ни в чем нельзя упрекнуть. Но как человека я его все-таки недолюбливаю. Уже одно то, как он обращается с женой. Знаешь, чувств между ними нет и в помине. Да это и понятно. Что за манеры у этой дамочки — уставится на вас, как на чудо-юдо, будто вам чего-то не хватает, не то ноги, не то руки. Ладно, в моем возрасте на другое отношение трудно надеяться, но она ведет себя так со всеми. Конечно, ей нельзя отказать в привлекательности. А ты-то, случаем, не?.. — Нет, — сказал я, почувствовав острое желание выпить. — Ничего подобного. — Вижу я, как ты на нее смотришь. Ты ведь дрянной мальчишка, Морис. — Смотрю себе и смотрю, без всякой дурной мысли. — Кто бы говорил, скверный ты мальчишка. Хочешь мой совет — не прикасайся к ней ни в коем случае. Из-за этой стервозы ты можешь нарваться на такие неприятности, которых она просто не стоит. Женщина не только в постели может пригодиться. |
