— А рядом — мертвяк.

— Хм… ну, пёс кинулся на охранника… тоже там… но ладно. В любом случае, Тео стрелял не в мертвяка, он стрелял в организатора выставки. Не отмеченного ищейкой, безоружного, то есть, ничем не угрожавшего безопасности офицера СБ.

— Господин прокурор, — медленно сказал Аллин, пытаясь додумать важную мысль до конца, — позвольте, пожалуйста, задать вам вопрос… Представьте себе, что вы — ликвидатор… ладно, не надо. Пусть — просто жандармский офицер. Вас вызывают на насильственное с отягчающими. Вы приезжаете и видите: маньяк демонстрирует тела ещё живых, но жесточайшим образом искалеченных детей. Из них, кстати, только трое выжили. Из десяти. И один, похоже, никогда не сможет самостоятельно ходить…

— Ну вот что, — прокурор поднял ладонь, показывая, что слушать дальше не видит смысла. — Это были собаки, а не дети. И Хайберт получил разрешение в мэрии.

— Вот что я и хотел услышать, — сказал Аллин удовлетворённо. Он даже почувствовал на собственных губах ту улыбку, какая вздёргивает губу собачьим оскалом. — Я даже дискутировать с вами о степени разумности и чувствительности двоесущных псов не буду. И не буду говорить, что любой ликвидатор их так и воспринимает — как детей. Как очень сильных существ с детской душой. Но мэрия разрешила подонку прилюдно смертельно мучить собак, а для вас это — в порядке вещей. И меня это наводит на очень дурные мысли.

— Даже так? — прокурор нахмурился, и Аллин понял, что слушать дальше он отчаянно не хочет. — Вы намерены обсуждать моральные…

— Нет, — сказал Аллин. — Не моральные, а только правовые аспекты. Не знаю, как будет завтра, но сегодня мертвяки — погань вне закона. А у меня — десятилетний опыт работы в СБ, чутьё на тухлятину. Поэтому я намерен просить у вас санкцию на тщательную проверку экспертами СБ всех сотрудников мэрии. Включая самого мэра. А ещё было бы крайне желательно организовать экспертную проверку — пусть выборочную — депутатов Конгресса.

Прокурор присвистнул.

— Вы же знаете, — начал он, заметно меняясь в лице, — что закон освобождает…

— Я знаю, — сказал Аллин. — Мне ли не знать. Поэтому и требую особой прокурорской санкции, с указанием на чрезвычайные обстоятельства дела. Если хотите, можете объяснить это серьёзной служебной проверкой, вызванной убийством, совершённым сотрудником СБ при исполнении. А не хотите — мотивируйте близким родством потерпевшего с господином Жаскером, депутатом партии «Страна людей».

— О! — неожиданно оживился прокурор. — Это у которого в приёмной ваша жена покончила с собой в прошлом году?

— Да, — сказал Аллин. Его душа была покрыта ледяным покоем, как инеем, и он практически не чувствовал боли. — В прошлом году Госбезопасность нам экспертную проверку не позволила. Мотивировали недостаточно вескими причинами. Улик не было, другими словами. Теперь есть: один из нас случайно пристрелил племянника Жаскера, при обстоятельствах, вызывающих вопросы.

— Так к ликвидатору! — попытался возразить прокурор.

— Нет, к депутату, — Аллин казался себе танком — и все прокуроровы попытки хрустели под гусеницами, как сухие ветки. — Вопросы такие: как получилось, что его племянник оказался организатором скандальной выставки, демонстрирующей нестерпимые страдания разумных живых существ? Есть не лишённая оснований гипотеза, что такого рода зрелища могут провоцировать потемнение ауры.

— Как-то не очень…

— Очень, — сказал Аллин.