— Ну, сынок, — мать зябко поёжилась, — закатил ты мне спектакль нынче. При всём народе, на весь базар. Хоть в землю провались.

— А зачем ты наших поросят продала? — встрепенулся Гошка. — Кто позволил?

— Не сама же, понятное дело, не по своей воле, — устало призналась мать. — Что прикажут — то и делаю…

Официантка принесла обед. Гошка, пристально посмотрев на мать, принялся допытываться, кто же распорядился продать поросят.

— Да мало ли начальников у нас в колхозе? — помолчав, уклончиво заговорила Александра. — Ведь сам знаешь, околел вчера один ваш шпитомец. Вот мне начальство и приказало: «Вези, Александра, поросят в лечебницу, показывай доктору. А если больные окажутся, продавай кому ни на есть». Я и повезла. А в лечебнице, как глянули, так сразу и сказали: «Больные, слабые, на ферму нельзя их». Куда же их после этого, как не на базар. Только я, глупая, торговать-то не умею: почти что за полцены спустила.

Ложка замерла в руке Гошки. Да и весь он застыл, боялся поднять голову и посмотреть на Никитку. Ему даже показалось, что все, кто сидел в чайной, перестали пить и есть и, не спуская глаз, слушают его мать.

— Мама, — еле слышно спросил Гошка, — а когда… когда ты в лечебнице была?

— Так сегодня же. — Глаза у Александры забегали. — Всё утро там проторчала. И доктор такой солидный попался, в очках. Всех ваших поросят осмотрел.

— А чем они заболели, тоже сказал? — спросил Никитка, искоса поглядев на Гошку.

— А как же? Полное им освидетельствование было, по всем статьям, — продолжала Александра, наклоняясь над столом. — И болезнь доктор назвал. Как её? Вот уж не вспомню. Слово-то трудное, язык поломаешь. Ну, вроде нутром поросята маются. От зелёного овса, значит.

Гошка, словно от боли, еле слышно застонал и придвинулся к матери:

— Мама! Ну зачем так, зачем? Это же неправда всё! Не было этого!

Александра вскинула голову и встретилась с глазами сына. Они смотрели на неё в упор, с ожиданием и тревогой. Кровь бросилась матери в лицо.

— Да ты… ты что? Рехнулся? — раздражённо заговорила Александра. — И такое матери смеешь сказать! Что ж я вру, по-твоему, обманщица? А ну, повинись сейчас же… — И она схватила сына за плечо.

Гошка вырвался и резко вскочил из-за стола, так что табуретка с грохотом отлетела в сторону.

— А вот и врёшь! Обманщица! — не помня себя, громким и каким-то свистящим шёпотом выкрикнул он, торопливо роясь в карманах пиджака. Найдя пакетики с крысиным ядом, он кинул их на стол и бросился к двери.

— Гошка! Вернись! — позвала Александра, но тот уже исчез.

— Вот это детки пошли, — сказал кто-то за соседним столиком. — Нравные.

Вздрогнув, Александра перевела взгляд на Никитку, который, забыв про обед, беспокойно поглядывал на дверь чайной:

— Чего это он, как чумной, сорвался?

Никитка пододвинул пакетики ближе к Гошкиной матери.

— Это что такое? — спросила Александра.

— Яд, тётя Шура.

— Какой ещё яд?

— Крысиный. Нам его с Гошкой в лечебнице дали. Врач выписал.

— В лечебнице? Да разве вы… — Александра запнулась.

— Ходили, тётя Шура. — Никитка торопливо рассказал, как они с Гошкой целое утро сидели в очереди, как доктор вскрыл дохлого поросёнка, как дал им крысиного яду. — И зачем вы Гошку обманули? — с обидой упрекнул он Александру.