Кухонная стойка была в противоположной от ванной стороне жилого этажа. Комнат здесь не было, сплошь открытое пространство, оформленное в мексиканском деревенском стиле, с глиной, плетенными ковриками и простенькой стилизованной живописью на стенах. Я подумал, что теперь все это придется перепланировать, выделяя детскую и заодно родительскую спальню. В такой мега-студии уже не поживешь, разве что только первые месяцы после рождения.

Вытащив жестяную банку с кофейными зернами из шкафчика, насыпал немного в кофемолку. Та зажужжала, аромат разошелся по всему этажу. Кофе здесь прекрасный, в отличие от чая, на этой земле и в этом климате самый рядовой сорт легко побеждает легендарный ямайский "Блю Маунтин". Пересыпав молотый в железное ситечко, воткнул его в кофеварку, подставил чашку.

Подумалось, что кофеварка – это как раз связь со Старым Светом. Здесь их никто пока не делает, да и в ближайшем будущем, наверное, делать не станет. Только через "ворота" все подобное сюда идет. Оборвись связь – и мы очень быстро откатимся, наверное, на уровень начала двадцатого века. Условно, разумеется, но откатиться придется далеко. Многое здесь уже делают, но все же самое основное. В прошлом году, говорят, в Новой Земле, наконец, начали женские прокладки делать, и это был праздник по всем населенным землям, потому что привозные обходились очень дорого. Мелочь, вроде, а… Вот детское питание здесь уже начал кто-то производить? Я пока не знаю, надо будет… где? А черт его знает. А у доктора надо будет спросить, он же наверняка в курсе.

Кстати, тут и медикаменты, небось, не все производятся. Или все? В европейской и китайской территориях есть фармацевтические фабрики вроде как. Их на все хватит или не на все?

Черт, вроде раньше и не задумывался ни о чем, а стоило жене забеременеть – и сразу тысяча беспокойств.

Чашка налилась на две трети и я отставил ее в сторону. Выбил из фильтра влажный комок кофе, насыпал свежего, подставил чистую чашку. Когда налилась, взбил паром молоко, ложкой набросал пены в обе чашки и сыпанул корицы.

Открылась дверь ванной, оттуда выскочила Бонита, на ходу расчесывая свои длинные, блестящие волосы.

– Мне сварил? – с ходу осведомилась она.

– Нет, не счел необходимым, – ответил я, выставляя чашку на стойку.

Она уселась на высокий табурет, отпила немного кофе, слизнув пену с верхней губы, затем откинула голову вбок, продолжая расчесывать волосы.

– О чем поговорить?

– О планах на будущее, – сказал я, взглядом указав на ее живот.

– О планах? – переспросила она. – Планы простые: рожать, снова беременеть и снова рожать. У тебя другое мнение на этот счет?

– Нет, по этому пункту планы у нас совпадают.

– А по какому расходятся? – уточнила она с заметным подозрением в голосе.

– По поводу работы.

– Говори.

– Ты не имеешь права рисковать теперь, – выложил я основную мысль сразу. – Ты не одна и не за одну себя отвечаешь.

Она замерла с поднятой щеткой на какое-то мгновение, затем вдруг кивнула, сказав:

– Я знаю.

– "Знаю" – не совсем то слово, которое хотелось бы услышать, – немного надавил я. – Хотелось бы услышать "буду" или "не буду".

– Хотелось бы для начала услышать за кого ты меня принимаешь, – выпрямилась Бонита, отложив щетку.

– За Марию Пилар Родригес, женщину своевольную, склонную поступать даже во вред себе, лишь не подчиняться ничьим приказам и сделать все наоборот.