Метрдотель снова покачал головой, по сторонам он, казалось, старался не смотреть.

    – Мы не навязываем свои вкусы, – пояснил он негромко, чтобы не слышали за соседними столами. – Миром правит экономика! Рынок, понимаете? Музыка только та, какую желают гости. И песни те, что хотят. Которые хотят. Наш ресторан существует уже двенадцать лет. Что делать, пока еще ни одной русской песни! Нет-нет, кто посмеет запрещать, но гости за столиками предпочитают… простите, иностранное.

    Кирилл положил ладонь на плечо Андыбина, удерживая на месте, тот все порывался вскочить с ревом, как медведь, явно опрокинет стол, с другой стороны в Андыбина вцепилась восьмипудовая жена, удерживает, метрдотель развел руками, поклонился чуть-чуть и удалился. Андыбин все же занес кулак над столом, Кирилл перехватил на лету, разжал бате стиснутые пальцы и прижал ладонь к столу.

    – И что же? – прорычал Андыбин. – Мы в России или где?.. Мы русские или хто? Думал, «Варяг» забыли, хотя как можно такое, а они вовсе оборзели!.. Это что же, иванство, не помнящее родства? Да как же можно после этого русским?.. Без песен русским быть уже точно невозможно! И немыслимо. Борис Борисович, как такое можно?

    Я ответил дежурно, чувствуя себя гадостно:

    – В России возможно все.

    – Но это разве Россия? Это здесь, в этом гребаном ресторане? Или и в других?

    За столом наступило тяжелое молчание. В ярко освещенном зале словно бы потемнело, дальние стены потонули во мраке, а температура начала понижаться. Пахнуло могилой, я зябко передернул плечами. По ту сторону стола Кирилл побледнел, осунулся. Я ощутил на локте теплые пальцы Юлии.

    Андыбин сказал с горьким недоумением:

    – Но кому морду бить?.. Кто наши песни не исполняет: проклятые жиды, юсовцы?.. Нет, в оркестре наши рожи, хоть и косят под юсовцев. Ишь, рубахи с ихними лейблами!.. Наши же морды поют на английском!

    Влас буркнул:

    – У них отмазка железная.

    – Какая?

    – Мол, народ в зале слушать нашенское не желает.

    Кирилл сдвинул плечами.

    – Отмазка… или не отмазка. Нашенское в основном уступает, согласен. Но все-таки патриоты мы или не патриоты?

    Они все смотрели на меня, я ответил нехотя:

    – Мы – да. Они – нет.

    Андыбин горестно покачал головой.

    – Мы, они… Сколько нас? А их сколько?

    А Влас вдруг предложил с русской бесшабашной удалью:

    – Да хрен с ними!.. Давайте сами споем! А что? Вот споем, и все.

    Андыбин оживился, сказал кровожадно:

    – «Варяг»!

    Снова посмотрели на меня, я перехватил предостерегающий взгляд Юлии, пахнет легким скандалом, сказал успокаивающе:

    – Давайте споем, ведь мы в своей пока что стране и на своей земле. И можем петь свои песни. Но не стоит «Варяг» или там «Варшавянку», а то выходит, мы кому-то что-то доказываем. Фиг им, обойдутся! Споем что-нить про любовь, про коней, про женщин…

    Жена Власа, имя которой так и не вспомню, сразу сказала:

    – А давайте «Ой при лужке, при лужке…»?

    Теперь посмотрели на Андыбина, тот кивнул.

    – Запевай.