– Запевай.

    Влас сразу же затянул красивым сильным голосом, Кирилл и остальные подхватили, чуть позже присоединился сам глава семейства, у него могучий баритон, почти бас, я поддержал, как мог, слова помню смутно, что-то про коня, что гулял на воле, красивая песня, про коней все песни красивые, гордые, чуточку разгульные,

    Сбоку вроде бы движение, я слегка повернул голову, за соседним столом приличная пара торопливо подозвала официанта. Тот принес счет, с ним расплатились, спешно поднялись, оставив недоеденную рыбу и недопитое вино. Еще одни спешно расплатились и заспешили из помещения, словно мы телепортировались за стол прямо из Китая с атипичной пневмонией.

    Андыбин и его сыновья с невестками, увлеченные пением, не замечают, что народ спешно покидает зал. Слишком массово, ну не может всем вот так приспичить домой смотреть «Рабыню Изауру», все дело в нашем пении… в том, что поем по-русски! Народ покидает зал… почему?

    Юлия тихонько вздохнула, перестав петь. В темных глазах глубокая грусть, на меня взглянула с сочувствием, как на безнадежно больного. Сволочи, мелькнуло у меня в голове. Или просто тупые трусливые скоты? Ведь удирают потому, чтобы никто не подумал, что они с нами, что они из нашей компании! Что они тоже могут петь русские песни. Или хотя бы слушать.

    Из соседнего зала прибежал фотограф, торопливо фотографировал тех, кто поет русское. Чуть позже примчались как на пожар телеоператоры и тоже снимали удивительных людей, что все еще поют по-русски, надо будет такое показать в рубрике «Курьезы». Объектив сдвигался вправо-влево, вверх-вниз, я чувствовал, как в кадре появляются вполне приличные костюмы, добротные туфли, хорошие рубашки и аккуратно повязанные галстуки: как, как могут эти люди петь что-то русское? На русском языке? Или это и есть ужасные русские патриоты? Патриоты, значит – националисты? Националисты, значит – фашисты? Да-да, фашисты. Русские фашисты. Самое страшное, что есть на свете, конечно же, русские фашисты.

    Правда, русских фашистов еще никто никогда не видел, но вот они, наверное, они и есть – русские фашисты! А с виду совсем как люди. А по ночам, как известно, кровь еврейских младенцев пьют ведрами.

    Кирилл сказал с горьким смехом:

    – Ну что, батя, ты все еще хочешь спасать эту страну?

    – Не «эту»! – резко сказал Андыбин. – Для меня это все еще Россия, а не «эта страна»!

    Кирилл сказал до жути трезвым голосом:

    – А для меня… а для меня уже «эта страна». Устал тащить из дерьма. Если им так в дерьме жить нравится, то… пусть?

    – А ты? – спросил Андыбин враждебно.

    – А я не стану, – ответил Кирилл чужим голосом. – Как там у классика: «Ни слова русского, ни русского лица не встретил…»

    Андыбин прогрохотал тяжелым голосом:

    – Перестань и думать такое! А то чем породил, тем и убью!

    – Да лучше убей, – ответил Кирилл тускло. – Мы как партизаны в чужой стране!.. Батя, чтобы Россию увидеть, надо в самое дальнее село ехать! В тайгу, куда еще эти патлатые не добрались. Да и там, если доберутся, за бутылку водки продадут. Если выбор – жить в дерьме всю жизнь без надежды выбраться, только опускаться все глубже… или же плюнуть на все и уехать куда-нибудь в Швейцарию, то выберу Швейцарию. Спасать надо тех, кто хочет, чтобы его спасли. А тащить из дерьма силой… Нет уж!

    Я кивнул Юлии, мы поднялись, я сказал тепло:

    – Это все временное.