|
Сейчас есть фотографии событий невообразимого масштаба: смерть звезд, рождение галактик, бульканье «первичного бульона» на заре Времени. Сияющие солнца собираются вместе в первозданности неба. Магеллановы облака славы, божественные башни Пизы в неземном Кампо деи Мираколи[297] опираются на рамку. Глядя на эти изображения, мы испытываем, да, вполне законное изумление от собственной способности забираться все дальше и выше. Но было бы слишком самонадеянно с нашей стороны восхвалять ничтожные творения своих рук — мастерство создателей телескопа Хаббла, компьютерных гениев, колористов, всех, кто в реальной жизни не уступает голливудским техномагам и выдумщикам, — когда Вселенная разыгрывает сей бесподобный спектакль. Нам остается лишь склонить голову перед величием бытия.
Это не радует. Это, вполне естественно, выводит нас из себя. Внутри нас живет вера в то, что мы не хуже звезд. Сверните направо на этой развилке — и вы найдете бога; поверните налево — там искусство, с его неустрашимой амбициозностью, восхитительной непочтительностью и самонадеянностью. В глубине души мы верим — мы знаем, — что созданные нами образы могут быть равны их прототипам. Наши творения не уступают Сотворению мира; более того, наше воображение — порождение образов — это неотъемлемая часть великой работы по созданию реальности. Да, я готов это утверждать. (Обычно я делаю подобные утверждения, будучи наедине с собою в ванной комнате, но сегодня все открывшиеся мне там истины должны предстать перед взором читателя.) Например: пока еще никому не удалось запечатлеть разрывы в космосе, которые, если верить Ормусу Каме, виновны в нынешней череде катастроф. Сам факт существования подобного снимка подтвердил бы значимый сдвиг в реальности, кардинальное изменение нашего представления о ней. Но есть фотография землетрясения на солнце. Этот чрезвычайно яркий, впечатляющий снимок обошел первые страницы всех газет мира. Землетрясение похоже на раскаленный пузырь, вырвавшийся на поверхность горячей густой золотистой овсянки. Но видимая нашему глазу сейсмическая зыбь солнечной каши на самом деле выше семи Эверестов — более шестидесяти километров. Если бы у нас не было этой фотографии, новость о землетрясении на Солнце не воспринималась бы нами как нечто реальное. Но теперь каждый читающий газеты человек, трепеща, задает один и тот же вопрос. На Солнце тоже неспокойно? Так фотография может сделать событие значимым. Иной раз даже будучи подделкой. На моей последней фотографии Вины земля под ее ногами трескается, становясь похожей на булыжную мостовую, повсюду жидкость. Вина стоит на плите тротуара накренившейся вправо улицы, склонившись влево, чтобы удержаться на ногах. Ее руки широко раскинуты, волосы развеваются, на лице нечто среднее между негодованием и страхом. Мир позади нее размыт. Кажется, что вокруг ее склоненного тела все взрывается, выпуская на поверхность безмерное количество воды, ужаса, огня, текилы и пыли. Эта последняя Вина — воплощение катастрофы, женщина in extremis[298], случайно оказавшаяся одной из самых знаменитых женщин на нашей планете. После исчезновения Вины Апсары на вилле «Ураган» моя фотография землетрясения пополнит небольшой запас фотоизображений — взлетевшая юбка Монро, горящая девочка в Индокитае, восход Земли, — ставших поистине откровениями, частью коллективной памяти человечества. Как и всякий фотограф, я надеялся окончить свои дни, убедившись, что мое имя стоит под несколькими мощными образами, но фотография Вины превзошла все мои самые смелые, самые честолюбивые надежды. Она будет известна под названием «Исчезновение Леди», и это то, что останется после меня. Если меня вообще будут помнить, то только из-за этого страшного снимка. По крайней мере так мы с Виной навсегда останемся вместе, несмотря ни на что, — цель, к которой я стремился всю жизнь, я мечтал о ее достижении даже больше, чем о профессиональном успехе. |
