Теперь я вижу, что он действительно не в своем уме. Его сознание проясняется ненадолго, а потом снова погружается в долгую, разрушительную спячку, он больше не способен видеть реальность за пределами своих одетых в саван стен.

— Ты ошибаешься, — говорю я ему. — Это бессмысленно, глупо. Просто пой свою песню, Ормус, спой ее и попрощайся.

— Ты не понимаешь, — говорит он, впервые посмотрев мне в глаза. — Тайна ее жизни теперь так же ужасна, как факт ее смерти. Ты был ее другом, Рай. Я знаю, наши пути разошлись, но ты ей всегда нравился. Помоги мне.

Пора уходить. Я пожимаю плечами и качаю головой.

Нет.

Он кричит мне вслед. Место землетрясения,  он хочет знать, — там прочно?  Этот вопрос заставляет меня обернуться.

— Там все разрушено, если ты это имеешь в виду, — отвечаю я. — Как будто бы ты сфотографировал красоту и потом целенаправленно разрушил всё на снимке. Так это выглядело.

Он качает головой.

— Все кругом истончается, — замечает он. — Не думаю, что земля выживет, она недостаточно прочна. Эти места, где она не выдерживает, эти разрывы, они должны быть полупрозрачными. Ты ведь видел это, правда? Эту хрупкость. Всю эту непрочность.

— Я видел катастрофу, — говорю я. — Я видел место ее смерти.

Ормус сделает все возможное — а может он очень много, — чтобы отыскать призрачного любовника Вины. Он будет обращаться в детективные агентства, предлагать вознаграждения. Когда это станет известно в Нью-Йорке, а значит, везде, люди будут посмеиваться. Он делает из себя посмешище, но ему все равно.

Неоднократно (как я потом узна  ю от Клеи Сингх) нанятые им детективы указывают на меня. В этих случаях Ормус лишь смеется, увольняет их и нанимает новых.

Он уверен, что может видеть под поверхностным слоем бытия другую правду, — но не способен видеть то, что происходит у него под носом.

У нас с Ормусом есть нечто общее. Мы оба пытаемся убедить себя в реальности существования женщины, которую любили, стараемся сохранить память о ней, сделать эту память более содержательной. Да, мы оба мечтаем о воскресении, о ее невозможном возвращении из мертвых — нашей Вины, такой, какой она была. Эти желания, однако, ничего не значат. После смерти Вину присвоила себе другая сейсмическая сила. Она пожирает ее, пожирает и извергает обратно в виде тысяч и тысяч ужасающих осколков.

Имя этой силы — любовь.

16. Вина Divina[303]

Конечно же, я всегда знал, что ее любили. Общеизвестные факты из жизни Вины-знаменитости не оставляли никаких сомнений в том, что люди в самых дальних уголках Земли, где она никогда не бывала, были покорены красотой ее голоса; что миллионы мужчин мечтали о ее теле и видели его в своих снах; что женщины самого разного возраста восхищались ее искренностью и были благодарны ей за это, так же как и за ее бесстрашие, ее музыкальность; что, когда она участвовала в кампаниях против голода или за облегчение долгового бремени для стран третьего мира, или в защиту окружающей среды и в поддержку вегетарианства, мировые лидеры, предполагавшие, что смогут взять покровительственный тон в общении с нею, похлопать ее по плечу и забыть о выдвигаемых ею требованиях, сначала чувствовали, что она произвела на них впечатление, затем оказывались в ее власти и шли на значительные уступки, не устояв перед ее интеллектом, целеустремленностью и проницательностью; что она была необычайно знаменита, невероятно фотогенична, ошеломляюще сексапильна и с нею было просто очень весело; и что она была первой суперзвездой века самоисповедания, готовой обнажить свои шрамы, выставить на всеобщее обозрение свою личную жизнь, открыто говорить о своих ранах, ошибках, провалах, она нашла прямой путь к мучимым стыдом и сомнениями сердцам во всем мире, и несмотря на всю ее неординарность, ее влияние и успех, ее воспринимали как совершенно обычную женщину, не без недостатков, но достойную, сильную и слабую одновременно, независимую и уязвимую.