|
Затем, когда четыре монеты перешли к нему, Иисус Христос рассмешил всех рассказом о том, какую штуку ему удалось сыграть над Бекю. Он поставил фальшивые удочки в запретной части Эгры, да таким манером, что полевой сторож, полезший доставать их, свалился в воду. В конце концов он подошел к столу и поднес сам себе стакан скверного деломовского вина, выругав брата подлым мошенником за то, что он смеет давать отцу такие помои. – Он все таки славный, – сказала Роза, когда дверь за ним закрылась. Большуха в это время встала и, складывая свое вязанье, собиралась уходить. Она посмотрела на невестку и на брата в упор. Затем направилась к выходу и, давая волю долго сдерживаемой злобе, крикнула: – Ни единого су, тряпки вы этакие! Не просите у меня никогда ни единого су. Слышите? Никогда! На улице ей попался возвращавшийся от Макрона Бюто. Он с удивлением встретил в кабачке Иисуса Христа, который вошел туда в очень веселом настроении духа, позвякивая в кармане монетами. Бюто смутно начал подозревать, что произошло. – Да, да, эта каналья уволок твои деньги. Эх, и прополощет же он теперь себе горло, на смех тебе! Бюто, вне себя, забарабанил в дверь Фуанов обоими кулаками. Если бы ему не открыли, он бы ее, наверно, вышиб. Старики собирались ложиться; мать уже сняла чепец и платье и была в нижней юбке, седые волосы падали ей на виски. Когда они решились открыть, он набросился на них, крича, как зарезанный: – Где мои деньги? Где мои деньги? Те перепугались и, ошеломленные, попятились, не понимая, в чем дело. – Так вы думаете, что я надрываюсь для этой скотины? Он будет бездельничать, а я буду угощать его… Так нет же, нет! Фуан стал было отрицать, но сын грубо прервал его. – Что? Так вы еще лжете? Я вам говорю, что мои деньги попали к нему. Я это почуял, когда слышал, как они звенели в кармане у мерзавца. Я добывал их в поте лица, а он теперь пропьет… Если это не так, то извольте мне их показать. Да, если они еще у вас, так покажите их… Я их узнаю, я сумею узнать. Покажите деньги… Он настаивал, повторяя эту фразу несколько раз, возбуждаясь все больше и больше. Он клялся, что не заберет деньги обратно, а только посмотрит. Затем, видя, что старики бормочут что то невнятное, он окончательно взбесился: – Ясно, они у него… Разрази меня гром господен, если я теперь принесу вам хотя бы су. Надрываться для вас – это еще куда ни шло, но чтобы содержать гада, – да я лучше отрублю себе обе руки. Наконец отец тоже рассердился. – Ну, довольно, хватит. Чего ты суешься не в свои дела? Деньги мои, – что хочу, то и делаю. – Что? – проговорил Бюто, побледнев и надвигаясь на отца со сжатыми кулаками. – Вы хотите у меня последнее отобрать? Так слушайте, это подлость, да, подлость – тянуть деньги с детей, когда у вас есть, чем жить… Не отнекивайтесь, кубышка то тут, я знаю! Взволнованный старик запротестовал прерывающимся голосом. Руки у него ослабели, он уже не находил в себе прежних сил, чтобы выгнать сына. – Нет, нет у нас ни гроша… Убирайся ко всем чертям! – А вот если я поищу! Если я поищу! – повторял Бюто, начиная уже выдвигать ящики и выстукивать стены. Тогда Роза в смятении, боясь, что между отцом и сыном возникнет драка, вцепилась в плечо Бюто, лепеча: – Несчастный, ты что же, хочешь убить нас? Он резко повернулся к ней и, схватив за руки, крикнул ей в лицо, не обращая внимания на жалкую, седую голову утомленной жизнью женщины: – Это вы, вы виноваты! Вы отдали деньги Гиацинту… Вы никогда меня не любили, старая негодяйка! Он оттолкнул ее с такой силой, что она, не удержавшись на ногах, упала с глухим стоном около стены. Он поглядел на нее, сжавшуюся в комок, и затем, как сумасшедший, бросился вон, хлопнув дверью и продолжая ругаться: – Черт вас возьми! Черт вас возьми! На следующий день Роза не могла встать с постели. |
