|
В течение всего утра они смотрели, как под напором жидкости вылезает пузырь. Его изучали, измеряли: пузырь – как пузырь, но все таки он был слишком велик. С девяти часов, однако, все снова остановилось, пузырь повис, ритмически покачиваясь, корова содрогалась в конвульсиях, и ее состояние ухудшалось на глазах. Когда Бюто вернулся с поля завтракать, он тоже перепугался и заговорил о том, что надо бы съездить за Патуаром, хотя мысль о расходе бросала его в озноб. – За ветеринаром? – язвительно заметила Фрима. – Чтоб он ее зарезал? У дяди Сосисса корова то сдохла… Подожди, вот я проткну пузырь и сама вытащу тебе теленка. – Но ведь господин Патуар запрещает протыкать пузырь, – заметила Франсуаза. – Он говорит, что, пока вода там, это ей помогает. Фрима раздраженно пожала плечами. Этот Патуар – просто осел. Она разрезала пузырь ударом ножниц. Жидкость потекла, как из открытого шлюза; все отскочили, но было слишком поздно, их всех окатило. Несколько минут Колишь было легче, и старуха торжествовала. Она смазала себе правую руку маслом и ввела ее внутрь, чтобы нащупать положение теленка. Она не спеша шарила во внутренностях коровы. Лиза и Франсуаза, моргая, тревожно следили за ней. Даже Бюто не пошел обратно в поле и ждал, не шевелясь и затаив дыхание. – Вот они, ноги, – бормотала она, – а головы нет… Это не дело, когда голова не нащупывается… Она вытащила руку обратно, потому что Колишь, встряхнувшись от судороги, напряглась с такой силой, что снаружи показались ноги. Это было все таки хорошо, и семья Бюто вздохнула с облегчением, Им казалось, что теленок был уже них в руках. С тех пор они думали только об одном: надо тащить, тащить сейчас же, а то он, чего доброго, уйдет обратно и больше не вылезет. – Лучше его не трогать, – благоразумно заметила Фрима. – Сам вылезет. Франсуаза держалась того же мнения. Но Бюто волновался, ежеминутно трогал ноги, сердясь, что они не вытягиваются. Вдруг он схватил веревку и с помощью жены, которая так же, как и он, вся дрожала, сделал крепкий узел. В это время вошла старуха Бекю, нюхом почуявшая, что тут что то происходит, – и все ухватились за веревку – сперва Бюто, потом Фрима, потом Бекю и Франсуаза. Даже Лиза, несмотря на свой живот, помогала, присев на корточки. – Э эх! – кричал Бюто. – Ну, разом!.. Вот, черт, он и не подвинулся. Как приклеенный… Лезь, дьявол, лезь! Женщины, вспотевшие от натуги, повторяли, задыхаясь: – Э эх!.. Лезь, чертов сын! Но тут произошла катастрофа. Старая, полусгнившая веревка лопнула, и все полетели кувырком на солому, крича и ругаясь. – Ничего, я не убилась! – заявила Лиза, откатившаяся к самой стене. Все бросились ее поднимать. Но едва только Лиза встала на ноги, как у нее закружилась голова, и она должна была снова сесть. Через четверть часа она снова держалась за живот. Вчерашние боли возобновились с прежней силой. Схватки повторялись через определенные промежутки времени. А она то думала, что вогнала все обратно! Подлая штука, однако, – корова не торопится, а ее опять разобрало, так что вот вот она догонит животное. Чем черт не шутит, возьмут да и разродятся обе в одно время. Она тяжело вздыхала, и между нею и мужем вспыхнула ссора. Чего она, черт возьми, взялась тоже тянуть? Разве это ее дело? Ей надо опорожнить собственный мешок, а не заботиться о других. Лиза отвечала ругательствами, так как боли заставляли ее очень страдать: сволочь! свинья! разве не он наполнил ей брюхо, – если бы не он, там ничего бы не было! – Вы все язык чешете, – заметила Фрима, – а дело то не двигается. Но Бекю добавила: – Как никак, а полаешься, и легче станет. Жюля отправили к Деломам, чтобы он не мешал. Было три часа, все прождали до семи. Дело не подвигалось, и дом превратился в настоящий ад. |
