|
Все это было принято без споров. В этот момент писец ввел Фуана, которого ждали как опекуна Франсуазы Вдребезги пьяного Иисуса Христа в контору не впустили. Хотя Франсуаза уже целый месяц была совершеннолетней, Фуан еще не сдал отчета по опеке, что усложняло дело. Теперь надо было разделаться с этим, чтобы освободить старика от дальнейшей ответственности. Фуан смотрел то на одних, то на других, вытаращив свои маленькие глазки. Он дрожал от страха, боясь, как бы его не втянули в историю, за которую ему придется отвечать на суде. Нотариус прочел счета. Все настороженно слушали, пугаясь непонятных мест, каждый боялся пропустить слово, за которым могло скрываться его несчастье. – У кого есть претензии? – спросил г н Байаш, кончив чтение. Все смотрели растерянно. Какие претензии? Может быть, они что нибудь забыли? – Прошу прощения, – внезапно заявила Большуха. – Счет Франсуазы тут не весь. Да, не весь! А братец мой нарочно закрывает глаза на то, что ее обворовывают! Фуан залепетал: – Как? Как?.. Я у нее не взял ни гроша… Как перед богом… – Я говорю, что Франсуаза после выхода сестры замуж, вот уж скоро пять лет, оставалась в доме работницей, за что ей причитается жалованье. Бюто от неожиданности подскочил на стуле. У Лизы перехватило дыхание. – Что? Жалованье?.. Родной сестре?.. Ну, уж это было бы слишком мерзко! Г н Байаш прервал ее и сообщил, что младшая сестра безусловно имеет право на жалованье и, если хочет, может им воспользоваться. – Да, я хочу! Я хочу получить все, что мне причитается, – заявила Франсуаза. – А как же тогда с харчами? – закричал Бюто вне себя. – Разве мало на нее ушло хлеба, мяса? Вы пощупайте ее, какая она гладкая, – что же она, по вашему, стены лизала, лентяйка? – А белье? А платья? – бушевала Лиза. – А стирка? Рубашку ей на два дня хватало, не больше, до того она потела! Франсуаза ответила обиженно: – Если потела, значит, здорово работала. – Ну, пот, он сохнет, он не пачкает, – добавила Большуха. Г н Байаш снова вмешался, разъясняя, что все это надо подсчитать: жалованье – с одной стороны, а содержание и харчи – с другой. Он взял перо и попробовал установить, по их указаниям, точные цифры. Но сделать это было нелегко. Франсуаза, поддерживаемая Большухой, предъявляла большие претензии, расценивая свой труд очень высоко. Она перечисляла все, что ей приходилось делать. Она заявила, что работала в доме по хозяйству, ходила за коровами, мыла посуду, была занята на полевых работах, в которых зять заставлял ее участвовать наравне с мужчинами. Доведенные до отчаяния супруги Бюто, со своей стороны, старались увеличить цифру расходов, считали каждый обед, врали на счет одежды и даже требовали возмещения стоимости праздничных подарков. Однако, несмотря на все мелочные подсчеты, оказалось, что они должны сто восемьдесят шесть франков. Руки у них дрожали, глаза горели, и они старались припомнить еще что нибудь, что бы можно было вычесть. Цифра была уже почти принята, когда Бюто воскликнул: – Одну минутку! А доктор, когда у нее остановилась кровь? Он приезжал два раза. Это выходит шесть франков. Большуха не хотела, чтобы дело закончилось победой со стороны Бюто. Она насела на Фуана, требуя, чтобы он вспомнил, сколько раз за время его пребывания в доме девушка нанималась на ферму по тридцать су за день. Пять или шесть? Франсуаза кричала – шесть, Лиза – пять. Они бросали друг в друга словами с такой силой, как будто это были камни. А растерявшийся старик поддерживал то одну, то другую и хлопал себя обеими руками по лбу. Франсуаза одержала верх, и общая сумма достигла ста восьмидесяти девяти франков. – Ну, а теперь уже все? – спросил нотариус. Бюто в изнеможении откинулся на стул, раздавленный этим все возрастающим счетом. |
